Уверены, вы найдете на этом снимке 1911 года Бунина. А мы пока напомним, какое впечатление на Ивана Алексеевича произвел Сфинкс:
«Вокруг меня мертвое жаркое море дюн и долин, полузасыпанных песками скал и могильников. Все блестит, как атлас, отделяясь от шелковистой лазури. Всюду гробовая тишина и бездна пламенного света: Я иду и не свожу глаз со Сфинкса. Туловище его высечено из гранита целиком, — приставлены только голова и плечи. Грудь обита, плоска, слоиста. Лапы обезображены. И весь он, грубый, дикий, сказочно- громадный, носит следы той жуткой древности и той борьбы, что с незапамятных времен суждена ему, как охранителю «Страны Солнца», страны жизни, от Сета, бога смерти. Он весь в трещинах и кажется покосившимся от песков, наискось засыпающих его. Но как спокойно-спокойно глядит он куда-то на Восток, на далекую солнечно-мглистую долину Нила. Его женственная голова, его пятиаршинное безносое лицо вызывает в моем сердце почти такое же благоговение, как в сердцах подданных Хуфу».
Кстати, Веру Николаевну Сфинкс тоже впечатлил более других пирамид:
«Уже в конце аллеи различаем пирамиды. Ян [Бунин] сравнивает их с деревенскими ригами. Издали они не кажутся грандиозными. И вот мы одни у подножья Хеопса, и только тут, подойдя вплотную к пирамиде, я ощущаю ее величину. Но ни взбираться на нее, ни осматривать ее внутри мы не решаемся — слишком жарко! Мы обходим вокруг все пирамиды, удивляемся высоте каждого шершавого уступа и всем существом понимаем, что значит „египетская“ работа, вспоминаем Баальбек. Затем долго стоим перед Сфинксом, очень засыпанным. Сфинкс производит на меня более сильное впечатление, чем пирамиды, — своей мощью и загадочностью».
#МосковскиеЗаписки
