В 1841 году художник Александр Иванов написал маслом портрет Николая Гоголя. Причем писал с натуры, дело было в Риме. Портрет известен в двух вариантах. Тот из них, который ныне находится в Государственном Русском музее в Санкт-Петербурге (слева) и ранее принадлежал поэту Василию Жуковскому, отличается, помимо незначительных деталей, большой выразительностью и свежестью письма. Сам Иванов считал его основным. Второй портрет (справа) — это авторская реплика, принадлежал издателю Михаилу Погодину, сегодня картина хранится в Третьяковской галерее.
Надо сказать, что Иванов категорически не любил портретный жанр, обращался к нему крайне редко (открыто называл портреты «сволочью»), однако для Гоголя, которого Александр Андреевич называл «важнейшим из людей, встреченных им в жизни», художник просто не мог не сделать исключение. Как следует из письма Иванова Жуковскому, портреты эти создавались им «от всех в великой тайне», поскольку этого желал сам Николай Васильевич.
Интересно, что Гоголь посвящает портрету кисти Иванова целый пункт в своем завещании: „VII. Завещаю… но я вспомнил, что уже не могу этим располагать. Неосмотрительным образом похищено у меня право собственности: без моей воли и позволения опубликован мой портрет. По многим причинам, которые мне объявлять не нужно, я не хотел этого, не продавал никому права на его публичное издание и отказывал всем книгопродавцам, доселе приступавшим ко мне с предложением, и только в том случае предполагал себе это позволить, если бы помог мне бог совершить тот труд, которым мысль моя была занята во всю жизнь мою…. С этим соединялось другое обстоятельство: портрет мой в таком случае мог распродаться вдруг во множестве экземпляров, принеся значительный доход тому художнику, который должен был гравировать его. Художник этот уже несколько лет трудится в Риме над гравированием бессмертной картины Рафаэля: Преображение господне…“
Действительно, в 1843 году портрет Гоголя, подаренный Погодину, был размещен им же в виде литографии на страницах „Москвитянина“ — без спроса и ведома Гоголя. Возмущенный Николай Васильевич писал своему приятелю Языкову: «Я узнаю, что Погодин изволил приложить мой портрет к Москвитянину и самоуправно, без всяких оговорок, точно как-будто свой собственный, между тем как из-за подобных историй у нас уже были с ним весьма сурьезные схватки. И ведь между прочим пришипился, как бы ничего не было. Я не сержусь теперь потому только, что отвык от этого, но скажу тебе откровенно, что большего оскорбления мне нельзя было придумать. Если бы Булгарин, Сенковский и Полевой, совокупившись вместе, написали на меня самую злейшую критику, если бы сам Погодин соединился с ними и написали бы вместе всё, что способствует к моему унижению, это было бы совершенное ничто в сравнении с сим. На это я имею свои собственные причины, слишком законные, о чем не раз объявлял этим господам и чего, однако ж не хотел им изъяснять, имея тоже законные на то причины“.
Гнев Гоголя был вызван двумя причинами. Во-первых, он хотел опубликовать портрет, обратив доход с него в пользу своего друга художника Иванова. Погодин же его такой возможности лишил. Вторая причина сформулирована Гоголем в письме приятелю Шевыреву: «Другому может быть непонятно, почему мне так неприятно публикование моего портрета. Одни могут отнести к излишнему смирению, другие к капризу, третие к тому, что у чудака всё безотчетно и во всяком действии должен быть виден оригинал. Там я изображен как был в своей берлоге назад тому несколько лет. Я отдал этот портрет Погодину, как другу, по усильной его просьбе, думая, что он, в самом деле, ему дорог, как другу, и никак не подозревая, чтобы он опубликовал меня. Рассуди сам, полезно ли выставить меня в свет неряхой, в халате, с длинными взъерошенными волосами и усами? Разве ты сам не знаешь, какое всему этому дают значение?“
#МосковскиеЗаписки
