Построена в 1831 г. Престола два: холодный Рождества Христова, теплый Благовещения Пресвятой Богородицы. Приписная часовня муч. Кирика и Улиты — по адресу: д. Михалево, Весьегонского района.
Источник: сайт Тверской епархии
Церковь Рождества Христова, престолы: Рождества Христова, Благовещения Пресвятой Богородицы, постройки 1831 года. Расписана в 1884 году.
Двухпрестольная ампирная церковь, интересная прежде всего тем, что никогда не подвергалась реконструкции подобно большинству аналогичных храмов (ее трапезная не расширялась). С тех пор как в 1860 году была построена ограда, других перемен храм не испытывал. Храм был построен на погосте Титовском в четверти версты от Григоркова. Со временем погост “врос” в деревню Григорково, увеличившуюся за счет переселенцев из затапливаемых районов.
Храм – простой и скромный образец стиля ампир. Интересна его колокольня с ажурной беседкой – верхним ярусом и четырехколонными портиками на всех входах в храм. В зимнем приделе уцелел интересный ампирный иконостас (без икон). В холодном храме последние иконы унесены в 2007 году. Сохранились полуразрушенный остов иконостаса, полностью стенная живопись, выполненная в 1870-1880-х гг. и представляющая последний отголосок монументального стиля (с “синими фонами”), характерного для Никола-Высоки и Любегощ. Она разного качества, но встречаются очень хорошие композиции (Христос и Никодим, Страшный Суд, Илия Пророк и другие). Живопись в теплом храме представляет собой развернутую иллюстрацию на текст “Верую”. К сожалению, она довольно грубо прописана в 1950-х гг., а потому сильно потеряла в качестве.
Храм был закрыт в 1961 году. В 1991 году храм открылся, были возвращены иконы.
По материалам официального сайта Тверской епархии
Большая каменная церковь, построенная в стиле позднего русского классицизма первой трети XIX в., находится на северной окраине д. Григорково и называется Титовской. Когда-то она была приписана к д. Титовское, расположенной от неё в полукилометре на север. Деревня Григорково, отделённая от церкви до 1938—1939 г.г. полем, приросла к ней улицей «черепан» — крестьян, приехавших сюда из-за реки Мологи, из деревень Изможево, Яна, Хотавец, Стрельна, затопленных Рыбинским водохранилищем. Так что теперь Титовская церковь находится на северной околице д. Григорково вблизи шоссе Весьегонск-Дюдиково.
Точные сведения о времени постройки каменной церкви и её освящения имеются в записной книжке А.Н. Виноградова (1845-1919), в его личном фонде в Российской государственной библиотеке (Москва). Там сообщается, что Титовская церковь построена в 1838 г. и освящена в честь Рождества Иисуса Христа. А.Н. Виноградов, впоследствии выдающийся востоковед и синолог, в своём раннем детстве нередко гостил на Глинницах (ныне исчезнувшее поселение вблизи Титовской церкви, где жили до 1941 г. семьи священников и дьяков Титовской церкви) у своего родного деда, священника Титовской церкви Матвея Ивановича Образцова (1770-1852). Мать А.Н. Виноградова Анна Образцова умерла в 1850 г., оставив своему мужу, молодому священнику Чамеровской церкви Николаю Сергеевичу Виноградову трёх малолетних сыновей. В 70-80-е г.г. XIX в. старший Александр, окончивший Демидовский лицей в Ярославле, по заданию Императорского Археологического общества изучал старые деревянные церкви в Тверской, Новгородской и Ярославской епархиях. В своих публикациях этого времени он сообщает, что на Глинницах с 1718 г. стояла деревянная церковь, полностью разрушившаяся уже к 1877 г.
Каменная Титовская церковь, по-видимому, строилась под непосредственным руководством и контролем его деда, священника Матвея Образцова. К 1830 г. относится указ императора Николая I, согласно которому мелкие приходы укрупнялись и объединялись вокруг крупных церквей, а священники ставились на государственное довольствие. На строительство новых каменных церквей специально выделялась часть денег из казны.
К Титовской церкви, которую уже начинали строить, в 1830 г. были приписаны две домовые церкви князей Шаховских в их родовом имении Телятино: каменная зимняя церковь Архистратига Михаила и деревянная летняя Святой Троицы, а также деревянная церковь в пустыни на Звиженье — в честь Возведения Честнаго Креста Господня. Значительно раньше, в 1792 г., в приход Титовской церкви вошла д. Арефино, в которой ещё в 1780 г. сгорела большая деревянная церковь с престолами Образа Спаса Нерукотворного и Святого Николая Чудотворца. К Титовскому приходу относилась также и деревянная церковь в д. Титовское, разрушенная в самом начале 30-х г.г. XX в. Не исключено, что эта церковь была перенесена с Глинниц сразу после воздвижения каменного храма. Вообще же, Титовский приход включал в себя деревни Григорково, Титовское, Юрьевское, Иван-Погост, Погорелово, Арефино, Ещево, Кишкино. Приписка окрестных церквей к Титовской церкви свидетельствует о том, что её настоятель, протоирей Матвей Образцов, считался в те годы у тверского епархиального начальства священнослужителем уважаемым и значимым.
Проект каменной церкви, по всей видимости, был разработан в Тверском архитектурном управлении под руководством Ивана Фёдоровича Львова, брата известного Александра Фёдоровича Львова, автора гимна «Боже, царя храни». Под руководством И.Ф. Львова и при участии архитекторов М.А. Чернятина, П. Колодки, К.Б. Гейденриха и других в 30-40-е г.г. XIX в. в Тверской губернии было построено большое количество церквей, монастырских подворий и светских зданий, выполненных в стиле позднего русского классицизма.
Каменная церковь изначально имела два престола — зимняя церковь, отапливаемая, и летняя, более светлая, в восточной части храма. Именно зимняя церковь посвящалась Рождеству Христову. Это был и престольный праздник в дд. Григорково и Титовское, о чём известно многим коренным жителям прихода. От священника Титовской церкви Иоанна Львова (1882-1953) сохранилась кассовая книга, где его рукой написано: «Христорождественской церкви села Титовского. Священник протоирей Львов». В Григоркове и в Титовском летним престольным праздником был Ильин день 2 августа, и, по-видимому, второй престол Титовской церкви был освящён во имя Илии Пророка. Об этом же говорила жительница д. Григорково Евдокия Андреевна Кокотунова. Косвенным свидетельством являются изображения семи пророков в подкупольной части летней церкви.
На строительство храма какую-то часть денег внесла государственная казна. Как тогда водилось, существенную часть денег на строительство церкви вносили помещики прихода. Семейство князей Шаховских, владельцев имения Телятино, испытало к этому времени большие потери: в 1827 г. умер с горя после высылки в Сибирь сына Фёдора старый князь Иван Петрович Шаховской. Его жена ушла из этого мира еще в 1825 г. Можно себе представить чувства двадцатисемилетнего Фёдора Шаховского, когда в июне 1826 г. после заточения в Петропавловской крепости его, закованного в кандалы, провозили по государственному тракту через деревню Иван-Погост мимо родового имения Телятино, где он бывал в детстве и юности. Государственный почтовый тракт из Санкт-Петербурга в Ярославль проходил в наших краях через Устюжну, Любегощи, Лошицы, Пашково, Кесьму, Баскаки, Иван-Погост, Весьегонск, Крешнево, Суково и далее к Чамерову и Брейтову на Рыбинск и Ярославль. По этому тракту ездили не раз и цари — Екатерина II, Павел, Александр I. Тракт постоянно подновляли и чинили, на определенном расстоянии стояли полосатые будки и старые служилые «инвалиды». Государственных же преступников провозили в глухо закрытых кибитках с двумя жандармами на облучке.
Фёдор Шаховской, отбывавший поселение сначала в Туруханске, а затем в Енисейске, в 1828 г. помешался в уме. По рассказам, причиной душевной болезни была неизлечимая тоска по семье — жене Наташе (до замужества княгине Щербатовой) и сыновьям Дмитрию и Ивану. Последний родился уже во время пребывания Фёдора Шаховского в Петропавловской крепости, в 1826 г., так что отец никогда его не видел. По свидетельству очевидцев, умопомешательство Фёдора произошло после получений им в Енисейске портретов своих детей.
Так что деньги на церкви в 1830-1838 г.г., по-видимому, давала Наталия Дмитриевна Шаховская, так как по разделу имущества после смерти Фёдора в 1829 г. поместье Телятино стало принадлежать его младшему сыну Ивану Шаховскому, которому исполнилось к этому времени всего три-четыре года. Конечно, нельзя забывать и о наших пращурах — крестьянах из деревень прихода, которые строили храм всем «миром» — «домашними» кирпичами, натруженными руками земледельцев, подвозом и последними медяками. Моя тетя, Ольга Кирилловна Соколова (1902-1999), вспоминала, что в её раннем детстве и отрочестве деревенские старики в Григорково рассказывали, что каждый крестьянский двор в Титовском приходе поставлял на строящуюся каменную церковь известное число кирпичей и что глину для них рыли на Глинницах, а обжигали кирпичи в специальных обжигных ямах.
Грустно сознавать, что сейчас Титовский храм, украшенный превосходной дореволюционной росписью и построенный соборно — духом, трудом и мыслью многих и многих людей — священника, архитектора и строителей, помещиков и крестьян и даже самого царя, стоит и разрушается без ремонта и не освящается литургией. Сохраним ли мы этот священный дар, порученный нашими дедичами и отичами?
В 1852 г. произошла смена в церковном причте Титовской церкви — приехал молодой священник Введенский Василий Прокопьевич (1830-1902) с женой Марией Павловной (1836-1885). Даты их жизни сохранились на каменных памятниках за восточной алтарной частью церкви. За их могилами долгое время ухаживала жительница деревни Григорково Анна Артемьевна Краюхина (1912-1996). На скромную колхозную пенсию она заказала ограду в Весьегонске и оплатила её доставку и установку.
К началу служения отца Василия протоиерей Матвей Образцов или умер, или уже не исполнял церковную службу и требы по причине немощей и хворобы. Священник Василий Введенский отдал Титовскому храму полвека служения и жизни и был очень почитаем в сельской пастве. Семья священника жила в церковном доме на Глинницах, построенном на казённые деньги. В 1860 г. церковь и сельское кладбище были обнесены кованой железной оградой с красивыми воротами, на которых и сохранилась надпись об этом событии. За пятьдесят лет в жизни России произошли большие перемены, самой главной из которых была отмена в 1861 г. «крепости» — позорного крепостного права.
Деревни Григорково и, по-видимому, Титовское крепостными никогда не были. Они со времен Петра I, а может быть и со времен Михаила Романова, принадлежали государству, или, как тогда говорили, «казне». Вокруг было много и помещичьих деревень: Иван-Погост, Юрьевское и Ещево были собственностью Шаховских, Чурилово делилось на две половины — одна принадлежала барам Сабанеевским, вторая — Княжиным, притом эти последние по памяти наших дедов были «вовсе захудалые». Карельские деревни по «большаку» — Сажиха, Поцеп, Никола Высока, Чамерово и русская деревня Суково также относились к казне.
В русско-турецкой войне 1876-1878 г.г. участвовали и солдаты из нашего Титовского прихода, а некоторые из них сложили свои крестьянские головушки в далёкой Болгарии под перевалом Шипка. Жаль, что их имена стерлись из-за времени. Священники уезда и наш отец Василий Введенский не только провожали воинов на защиту православных братьев-славян, но и активно участвовали в сборе средств в организованный тогда в России «Славянский комитет». Наша Титовская церковь особо отличилась в сборе средств, о чём свидетельствует полустершаяся надпись на одной из её стен внутри храма. Чамеровский священник Николай Виноградов, служивший уже в Благовещенском соборе в Весьегонске, за сбор средств в пользу братьев-славян был награждён золотым нагрудным крестом из кабинета Его Величества. По-видимому, не обойден был наградой и отец Василий Введенский. Константин Виноградов, второй сын священника Николая Виноградова, в будущем известный ученый-патологоанатом, находился в течение компании на Балканах в военном полевом госпитале, где он сам едва не умер от сыпного тифа. Его старший брат Александр читал в это время в Весьегонске лекции по истории края, со сбором средств в «Славянский комитет». На стороне сербов в дивизии генерала Черняева воевал и молодой весьегонский помещик Федор Измаилович Родичев (1854-1933), будущий крупный земский деятель и один из лидеров партии кадетов.
Следует сказать, что именно в 70-е и 80-е г.г. XIX в. крестьянские дети (в основном мальчики) получили реальную возможность изучать грамоту благодаря сети сельских школ, открывавшихся на средства земств. В семидесятые годы того века в земской школе в Телятине, построенной по инициативе князей Шаховских, учились наши деды и прадеды из Григорково — Кирилл и Платон Соколовы, Матвей и Фаддей Соловьевы, Григорий и Евгений Кочегаровы, Павел Кокотунов, Иван и Сергий Кокотуновы (Макаровы), Василий Углов, Иван Углов, Петро Тюкшин, Григорий Григорьев и другие. Именно они дали начало будущим крестьянским родам деревни.
К слову сказать, семья Шаховских оплачивала обучение в Твери в школе Максимовича Смирновой Лукерии Васильевны, в будущем сельской учительницы в наших краях.
По указу императора Александра III в 1884 г. при церквах были учреждены церковноприходские двухклассные школы, в которых нередко учились и девочки из самых ближних деревень. Уже в 50-60-е г.г. такая школа была при Казанской церкви в д. Чамерово, где крестьянских детей бесплатно учил отец Николай Виноградов. Кстати, именно он руководил в 1863-1870 гг. постройкой прекрасного каменного собора Казанской Божией Матери в Чамерово, построенного на месте деревянной церкви. В 80-е г.г. церковноприходская школа существовала при церкви в честь Введения во храм девы Марии в д. Малое Фоминское. В 1887 г. была учреждена двухклассная церковноприходская школа при Титовской церкви, и находилась она в избе, расположенной около церкви рядом с церковной сторожкой. Отец Василий Введенский преподавал в этой школе Закон Божий и церковнославянский язык. Долгое время, на границе двух веков до 1918 г., в ней учила крестьянских детей сельская учительница Елизавета Алексеевна Старостина, дочь дьяка Алексея Старостина, умершего до 1900 г. и служившего много лет вместе с отцом Василием Введенским. Особенностью обучения тех далёких лет в сельской школе было то, что ученики весь первый год обучения учились писать мелом на грифельных досках и только на второй год начинали писать ручкой с гусиным пером на бумаге. Бумага была очень дорогой, а грифельные доски, закуплённые для сельской школы однажды, долго и бережно хранились.
Примечательностью жизни деревень прихода тех лет были Крещенская зимняя ярмарка в Весьегонске и осенняя ярмарка на Звиженье. Туда ехали и бедные, и богатые, а на ближнее Звиженье — и стар, и млад, т. к. оно находилось всего лишь в одном километре к югу от д. Григорково.
Но вот пришёл новый век — двадцатый. В самом его начале — в 1903 г. — умер давно уже вдовый протоирей Василий Введенский. Был он в народе любим, уважаем и почитаем, о чём говорит сохраненная о нём память. В 1911 г. ученицы Титовской церковноприходской школы заказали на свои средства икону Святителя Василия в память об отце Василии Введенском.
В 1903-1904 г.г. в Титовскую церковь приезжает служить уже немолодой священник Иоанн Яковлевич Воскресенский (1860-1938). Приехал он вместе со служанкой, которую вскоре отпустил. Матушки у него не было, а были ли дети, никто в деревне не знал. Отец Иоанн поселился в доме священников на Глинницах, но где-то к началу Первой мировой войны он построил рядом домик, не очень большой, но все же свой, и решил дожить здесь остаток дней своих. Его вспоминают как очень доброго человека, часто беседовавшего с крестьянами на темы исторические. Отец Иоанн в 1914 году вышел на пенсию и жил как гражданский человек в своем доме на Глинницах.
По счастливой случайности, в моих руках оказались три книги, принадлежавшие священнику Иоанну Вознесенскому, которые показывают высокий уровень образования и круг чтения простого сельского пастыря: «Описание Тверского музея, Археологический отдел, А.К. Жизневского» (1888); «История Тверской духовной семинарии. Ко дню 150-летнего юбилея семинарии. Тверь» (1889) и «Мургабский поход 1885 г., завершившийся боем с авганцами на Кушке 18 марта. В. Прасалова (1910)». Из посвящения на второй книге ясно, что Иоанн Воскресенский был воспитанником Тверской духовной семинарии и работал в молодости по обустройству Тверского музея.
Священник Сергий Васильевич Плотников (1880-1941) приехал служить в Титовскую церковь осенью 1914 г., в самом начале Первой мировой войны. Раньше он работал учителем на родине — в деревне вблизи станции Пестово. Он перешёл в священники потому, что священников не брали на войну (кроме полковых). А у него с матушкой Зоей Александровной было уже четверо малых ребят. Об этом священнике в деревне Григорково сохранились самые добрые воспоминания. Был он высок, с ладной фигурой. Все говорят, что он был «страшный трудяга». Рядом с домом развел прекрасный сад — яблони, вишни, сливы. Вся деревня ходила к нему за черенками для привоя да за советами. Семья — отец с матерью и семь детей — постоянно трудилась в саду и огороде. Аграфена Сергеевна Мещерина-Кокотунова (1906-1995) вспоминала за год до своей смерти тяжелое событие в своей семье, которое по-доброму характеризует сельского священника Сергия Плотникова. В 1919 г. в семье Кокотуновых умер отец, крестьянин д. Григорково Сергей Антонович Кокотунов. Жена Анна, сама очень больная женщина, осталась с пятью «ртами» — мал мала меньше. В том же году схоронили младшую сестренку, и тут же вскоре «лошадь околела, а корову запороли». И еще одна страшная беда — осенью следующего года украли зерно из житницы. Вот слова самой Аграфены Сергеевны: «А мать сразу и упала. Дети в чунях, в холщовых штанах, что нам — по миру только…». Дети действительно пошли по миру, хотя старшая, Груня, из гордости не ходила. Крестьяне, как могли, помогали — «кто овсеца, кто житца», ещё был жив дух крестьянской общины, христианское правило заботы о сироте и вдове. Почти девяностолетняя Аграфена Сергеевна с благодарностью вспоминает, как семьдесят пять лет назад священник отец Сергий сам принес на плече мешок зерна обездоленной семье. «Мать умирала, все священнику молила здоровья. Знаешь, как отца схоронили: не взял ни рубля, поминки — все бесплатно! Служит по домам — никогда ничего не возьмет».
Где же тот жадный, с сальными глазками деревенский поп толоконный лоб, припечатанный словом великого Александра Сергеевича? А между тем неокончившаяся война перешла в революцию, затем в гражданскую войну, и по стране пошли «и огонь, и меч, и глад, и трусы и междуусобная брань».
Приближалась гроза и к затерянной «среди лесов и блат» Титовской церкви. Но это пока ещё были далекие сполохи, а не сама гроза — время разбрасывать камни ещё не пришло! После установления в Весьегонском уезде Советской власти были разграблены практически все помещичьи усадьбы. А герой русско-турецкой войны и земский деятель Ф.И. Родичев, немало сделавший для своих крестьян, сидел в уездной ЧЕКа как заложник за покушение на Ленина и за убийство Урицкого(?!). До сих пор не ясно, как ему удалось избежать расправы и уйти на юг. Потом он окажется в Австрии и будет доживать век на скромные подаяния от Красного Креста. А вот усадьба Телятино разграблена не была. Ею владел с 1914 г. латыш Рудольф. Он построил на реке Кесьма мельницу, имел и работников, но, скорее всего, этого «буржуя» не тронули не из-за его трудовой деятельности. Весьегонские чекисты прекрасно были осведомлены, что во главе ЧЕКа в Москве стоит латыш Петерс, а в Киеве латыш Лацис. Судя по многочисленным свидетельствам, оба они отличались исключительной, прямо-таки кровавой жестокостью. Так что связываться с их земляком, латышом Рудольфом, владельцем Телятино, местная власть не хотела, и он благополучно уехал в 1924 г. в уже независимую Латвию, увезя деньги и дорогие вещи. Священники сразу попали у большевиков в разряд «буржуев», которых нужно было уничтожать как класс. В газете «Красный Весьегонск», издававшейся А. Тодорским, постоянно печатались призывы такого рода, а также антирелигиозные стихи некоего революционного «поэта» Саши Белого (под таким псевдонимом печатался А.И. Тодорский).
Рушился исконный мир русской деревни: раньше бедному двору по традиции общины и братчины всё-таки помогали. Если к весне в бедной семье хлеб был на исходе — кто в долг до урожая даст, до первого хлебушка, или в счёт кредита за лен, за новину (холсты), за молоко и яйца. А кто и так делился, из христианского милосердия. А теперь по политике продразверстки торговля хлебом полностью запрещена: скупщик — он же буржуй. А если дать хлеб в долг или просто так, в деревне сразу слухи пойдут: у того, кто дал, хлеба, значит, полные закрома! Понаедут начальники и возьмут «излишки», как не всё! Бот и жались крестьяне, что покрепче. Новая власть всех поделила на своих друзей — бедняков и своих врагов — кулаков и просто крепких хозяев. Поневоле стали смотреть друг на друга «волком».
Распаленные призывами газет, комсомольцы и активисты устраивают в деревнях сожжение икон. Из истории д. Григорково известен такой типичный случай. Шестнадцатилетний комсомолец Павел Соколов (мой дядюшка) в 1922 г. подговорил своих друзей-одногодков устроить костер из икон. Так как иконы в церкви пока еще взять не могли, тащили каждый по иконе из своего дома в общую кучу на улице. Моя бабушка, мать Павла, всю жизнь с горечью вспоминала об этом случае. Возбуждённый Павел вбежал в избу и схватил икону из красного угла. А икона-то была «старого письма» — староверческая, подаренная бабушке еще в молодости старой карелкой из Николы Высоки. Бабушка в это время стояла с ухватом у горящей печи, но успела выхватить икону из рук сына и бросила её в печь со словами: «Лучше сама сожгу, чем вы, супостаты, срамить будете!» Потом всю оставшуюся жизнь она отмаливала этот свой грех. А Павел вместе с погодками — Васей Соловьевым, Петро Нечаевым и другими — устраивал в деревне антирелигиозные представления, где священники назывались не иначе, как попы, и изображались жадными, толстобрюхими и глупыми. Одним словом, поп — «глаза завидущие, руки загребущие, пенку с воды сымет!» И неважно, что свои деревенские священники отец Сергий да старенький отец Иоанн были совсем иные и никак не походили на персонажи из их лихих пьесок!
Но время, мудрое и необратимое, всё расставляет на свои места и врачует людские души. И уже семидесятипятилетний Павел Кириллович Соколов, бывший главный инженер большого завода в Красноярске, берется писать воспоминания о детстве и юности, о Григоркове и Весьегонске. В них он ни словом не обмолвился о том «боевом» антицерковном запале в свои юные годы. Напротив, с грустью и нежностью вспоминает он и Титовский храм, и таинственный случай, когда в церкви несколько ночей подряд горела лампада перед иконой Николая Чудотворца (Николы Зарайского).
Вслед за незначительной передышкой во время новой экономической политики (1921-1929 г.г.) наступает новая пора — организация колхозов и новые гонения на церковь. Вначале крестьяне пошли в колхозы охотно, а некоторые даже и с радостью. Верили после нэпа, что власть действительно народная, а счастливая жизнь не за горами — вот, вот рукой подать! И хотя в деревнях Титовского прихода не было фактически настоящего «кулака», но его все-таки нашли! Под каток раскулачивания попала семья Плешанова Михаила Никитича, жившая на хуторе. Был он мужик крепкий, но никак не кулак. Работали всей семьёй, наемных работников не брали. Было в семье три сына, один из которых душевнобольной, и две дочери. Старший, Никита, уже женат был и строил рядом свой дом. Дело происходило так: приехали уполномоченные с наганами, среди них Романов, будущий директор МТС. И почему они в кулаки записали Михаила Плешанова, никто в округе не знал. То ли хутор им понравился, то ли план по разнарядке на кулаков выполняли. Моя бабушка, А.В. Соколова (1873-1961), вспоминая это событие, говорила: «Да какие они кулаки! А вот посадили всех на телегу, так без ничего и угнали, увезли куда-то в Караганду, что ли, их больше никто и не видел!» Никиту же Плешанова переселили на Глинницы, в дом старенького отца Иоанна, а его самого тоже арестовали и увезли. Августа Ивановна Лопушкина (1910-1998), жившая в ту пору на Глинницах, вспоминала: «Арестовали его, увезли. Старенький, годов семьдесят пять. Приехали, забрали, и всё… Отец Иоанн, старичок, куда исчез — неизвестно… Там на хуторе заселили каких-то начальников. Они, может, для того и арестовывали — дом понадобился». Вот так и был наш старенький и больной уже отец Иоанн (Иоанн Яковлевич Воскресенский) лишен своего угла, домика, построенного им еще до революции с немалыми натяжками на скромный оклад сельского священника. Однако старенький священник, по-видимому, через некоторое время был отпущен. Валентина Львовна Тюкшина (1923 г. р.) рассказывала, что в 1935-1936 г.г., когда она переехала из деревни к отцу в Ленинград, старичок отец Иоанн раза два короткое время жил у них. Приютивший его питерский знакомый был в стесненных жилищных обстоятельствах и видимо попросил отца Иоанна хоть временно отселиться. Римма Николаевна Кочегарова (1926-1998) помнила, что отец Иоанн появлялся в 1935-м или 1936 г. и в деревне, жил у них, помогая семье сажать картошку и жать. Ее отец, коммунист Николай Кочегаров, бывший счетовод колхоза, отбывал с 1935 г. «принудиловку» за «вредительство». Все эти отрывочные воспоминания наводят на грустные мысли о старом священнике, лишенном в годы «головокружения от успехов» и крова, и дома и вынужденного искать приюта в Ленинграде у знакомых людей, которые и сами-то в эти годы жили в тесноте и едва сводили концы с концами. Хорошо еще, если в 37-м старика вновь не схватили и не умер он где-то на тюремной пересылке по пути в ГУЛАГ…
Здесь следует упомянуть и тех, кто по убеждению, искреннему порыву, а может, и не без корысти вершил эти дела. Одним из организаторов был сорокалетний семейный коммунист Романов. В эти же годы (1930-1931) Романов почему-то поджёг зимнюю церковь в Телятино, посвященную Архистратигу Михаилу, бывшую домовую церковь князей Шаховских. Скорее всего, это было сделано под влиянием льющейся сверху противоцерковной агитации. С 1922 г. главный «богоборец» страны Емельян Ярославский издавал журнал «Безбожник», в котором и в стихах, и в прозе как только не издевались и над священниками, и над церковью, и над самим Богом! Именно в эти годы где-то около Максатихи одуревшие от «агиток» молодые колхозники переименовали свою деревню в «Безбожники».
А вот под деревянную церковь Святой Троицы в Телятино сделали подкоп и унесли всё. По словам А.С. Мещеряковой (Кокотуновой) воровали и грабили крепкие молодые мужички и парни, а не какая-нибудь бедняцкая голытьба. Это в какой-то мере опровергает сложившиеся сейчас мнение, что все такого рода дела творились в деревне беднотой. Известно, что у состоятельного человека не меньше «глаза положены» на чужое добро. Тогда же исчезли и каменные памятники с родового кладбища князей Шаховских. На одном из них была надпись: Княгиня…
И, возможно, именно под этим камнем покоилась бабушка или тетка декабриста Федора Шаховского. Это помнила и рассказывала моя мать, А. К. Соловьева. Памятники крестьяне тащили на могилы своих родственников — думали тогда, раз все пропадает, так хоть для такого важного дела поставить! Памятник из камня до сих пор стоит в одном из крестьянских палисадников в Иван-Погосте (теперь Иванове) как грустная память о напрасных мечтах и иллюзиях тех лет!
Сгустились тучи и над прекрасной Титовской церковью. Вражда к церкви и к вере в Бога чувствовалась на каждом шагу. Она прорывалась в словах колхозных активистов, их оскорбительных насмешках и издёвках по поводу «попов», веры в Бога при каждом подходящем и неподходящем случае. Дети крестьян и сами крестьяне, показательно на людях не здоровались с отцом Сергием, восприявшим в этот мир их детей. Сквернословили, говоря о церкви и Боге, не пускали священника на храмовые праздники освящать свои избы. Кстати, именно к этим годам колхозного строительства относится такой грустный факт, как повсеместное, к делу и без дела, употребление мата, поселившееся в языке вместе с утерей христианской нравственности. Римма Николаевна Кочегарова вспоминала в 90-х годах, как её отец, бывший в 1930-1934 гг. колхозным счетоводом гнал со своего двора священника отца Сергия, пришедшего святить его избу: «Черт клокастый, не заходи! Я тебя прибью!» Отец Сергий: «Я не к тебе иду, а к Анне Николаевне». А в это время Анна Кочегарова быстро опрокидывает на дворе большую плетеную корзину, стелет скатерть, ставит угощение. И священник, только что униженный и оскорблённый хозяином дома, вершит молитву за хозяев и детей их, за их скотинку, «за благополучие и мир дому сему». Можно только представить, что творилось в душе мягкого и доброго отца Сергия, несшего в себе православное видение мира и христианскую нравственность. И Николая Кочегарова одного из первых коммунистов деревни, нельзя судить с наших теперешних «высот»: время было такое — сверху давили, требовали убрать «попов», жать их, не церемонясь. Да и сам Николай в близком будущем пострадал от крутого норова народной власти.
После смерти С.М. Кирова осенью 1934 г. по всей стране началась массовая охота на «вредителей». Выискивали, вынюхивали на заводах, в колхозах среди простых людей. В каждой деревне был свой «сексот» — секретный сотрудник, а попросту — соглядатай и доноситель В деревне Григорково, по рассказам старожилов, им был Михаил Волков, по прозвищу «Волк». А дело было так: на бригадира Андрея Григорьева поступил в Весьегонск в «органы» донос, якобы при Анне Кочегаровой в теплушке на смерть Кирова он сказал: «Много теперь на его место будет!» Андрея тут же забрали, посадили в Весьегонскую тюрьму, где он и сидел месяца три. А из деревни возили на допрос Анну Кочегарову и её мужа, счетовода Николая, его брата Михаила Кочегарова, председателя колхоза. «Таскали» и других григорковских, но меньше. У Анны был грудной Колька, его оставляли в деревне со старшей дочкой Риммой. К чести сказать наших крестьян — и Анны, и Михаила, и Николая Кочегаровых, — не подтвердили они донос на Андрея, клятвенно клялись, что ничего такого не слышали. А хотя — что же он такое преступное сказал? В конце концов всех их от- пустили, а чуть позже и самого Андрея. Но даром это не прошло — всех сняли с колхозных должностей. Однако «органы » не забыли свою осечку, и в 1935 г. Николаю предъявили обвинение за «вредительство лошади», на которой он ездил, когда был счетоводом. Лошадь якобы была специально испорчена им и поэтому не подошла для кавалерии. Можно было подумать, что в нашей деревне когда-то готовили кавалерийских лошадей! Николая снова в тюрьму, но, к счастью, сидел он там недолго, а был отправлен года на два на «принудиловку». Возможно, срок был смягчен благодаря вмешательству младшего брата Алексея Евгеньевича Кочегарова (1908-1941), который работал в те же годы в Кремле аж у «самого» Калинина. После «принудиловки» Николай счёл за лучшее в колхоз не возвращаться, кончил где-то маслобойные курсы и работал на маслобойках.
Отец Сергий понимал, что в этой страшной обстановке только добрым благим делом можно вырастить и сохранить в душах детей основы христианского мировосприятия. Он собирал ребят (в основном девчонок, более «передовые» мальчишки, «задрав штаны, бежали за комсомолом») в церковь, где они разучивали церковные распевы. А после спевок приглашал домой, брал в руки скрипку, и дети после чая водили хороводы, пели и танцевали. Уже седые семидесятилетние женщины Р.Н. Кочегарова и А.А. Тюкшина, прожившие большую часть жизни в Ленинграде, вспоминали эти церковные спевки как самое светлое впечатление детства. Между тем отец Сергий в 1937 г. сам «добровольно расстригся». Вот как описала это событие Евдокия Андреевна Кокотунова: «Дети его все коммунисты были. Сказали — если не бросишь, расстреляют! Он и ушел!» Так и превратился священник отец Сергий в счетовода Плотникова в Иван-Погосте, стал попивать и года через три-четыре умер.
По-видимому, около полугода в 1937-1938 г.г. Титовская церковь была закрыта. Никто и не вспомнил, что прекрасный храм перешагнул во второе столетие своей жизни. Так что в год своего столетия храм оказался даже без литургического освящения. Но время и небесные покровители еще защищали Титовскую церковь. И вот осенью 1938 г. в церкви появился пожилой священник Иоанн Сергеевич Пономарев (1880-1946), приехавший с женой Лидией Петровной из Ламской пустыни. Дети его были уже взрослыми — сын Сергей и замужняя дочь Вера. В 1938-1939 гг. после затопления русла и надпойменных террас Мологи оказались под нахлынувшей водой каменная и деревянная церкви Ламской пустыни.
Ламская пустынь — одна из старейших в наших местах и известна по крайней мере со второй половины XIV в. В 1396 г. ушёл на север из Кремлевского боярского двора своего дяди вельможи Вельяминова инок Козьма, впоследствии святой Кирилл Белозерский. Шёл божий странник от селения к селению, от церкви к церкви, от пустыни к пустыни. Останавливался он и в Ламской пустыни, и оставил Кирилл там свои вериги — кованые железные оплечья. Более двух веков бережно сохранялись они в Ламской пустыни, уже монастыре, братия и богомольцы чтили их, полагая богоспасительными и исцеляющими.
Затем во времена Казацкого бунта в 1613 г. монастырь, как и многие другие в наших местах, были разорены и разграблены. Позднее церкви на Ламе были отстроены, но уже без назначения монастырского. Вериги же святого Кирилла сохранились и почитались, как прежде, святынею. Где-то в тридцатые годы XX в. их видела юная Анна Артемьевна Краюхина, тогда жительница замоложского села Яна. Но, видно, ушли они вместе с церквами под нахлынувшие моложские воды.
Немолодой уже священник Иоанн Пономарев не только служил в церкви, но и работал на колхозных работах. Старожилы помнили, как он подавал снопы на колхозном гумне. Про него также помнят, что во время работы он говорил мужикам: «В церкви я священник, а на работе обычный мужик». Но и он уехал после сбрасывания колоколов в 1941 г. на хутор Звано, к Любегощам, а с 1943 г. стал снова служить уже в с. Пищалкино.
А между тем годы с 1938-го по 1941-й были одними из самых запретительных для веры и Церкви. В 1938 г. был окончательно закрыт красивейший монастырь Камень на р. Суховетке. В 1941 г. сбивали колокола с великолепной церкви в д. Баскаки. Сбросили и разбили большой и средний колокола с колокольни Титовской церкви в том же 1941 г., якобы для нужд войны. А сам храм закрыли. Сохранился доподлинный рассказ об этом печальном событии двух свидетельниц, восьмидесятилетних женщин Августы Ивановны Лопушкиной и Александры Федоровны Пузырёвой: «Сымал с Самши, коммунист, так его потом и скожелило в сорок четвертом. Как же не скожелило — в гроб не могли положить! Трое сбросили колокола, может, наемные у него были. Иван Сергеевич Пономарев уехал сам, как стали церковь закрывать. Два года церковь не работала, а в 1943 г. приехал Иван Петрович Львов, откуда приехал — не знаем». Так простые женщины видели справедливость возмездия за поругание дорогих святынь и святотатство. Верили они, что наказание за такой тяжкий грех осуществилось здесь, на земле!
А вот описание такого же грустного события в соседней Баскаковской церкви, рассказ Евдокии Андреевны Кокотуновой: «Когда церковь-то в Баскаках закрыли? Дак перед войной, колокола сломали, говорят — на пушки надо! А у нас колокол-то звонкий был! А били кувалдом, да всем, да чем попало! И все ревели, тут стояли да ревели… Священник, отец Иоанн, старенький уж, Иоанн Александрович Лебедев, человек восемь детей было. Сильно расстраивался, что церкви стали рушить, колокола разбивать, скоро и умер!»
Но известно, что храм существует до тех пор, пока жива вера в душе человека. А вера ещё жила! А тут ещё и страшная война. И вот глубокой осенью 1943 г., после того, как «отец всех народов» вновь разрешил служение в церквах, в деревню приехал священник Иоанн Петрович Львов (10.06.1883-7.01.1953). Прибыл он к нам, по всей вероятности, из ГУЛАГа, где с 1938 г. сидело большинство священнослужителей. Внешне это был высокий (около метра восьмидесяти), статный, сухощавый мужчина с русыми, чуть седыми волосами и недлинной окладистой бородой. Он немного сутулился, и сутулость эта увеличилась к старости, как это видно на случайно сохранившейся фотографии, где он уже семидесятилетний. Необыкновенно молчаливый, сдержанный, никогда не проронит лишнего слова. Искренне и глубоко верующий, отец Иоанн был ответствен к церковной службе, очень внимателен к прихожанам, в основном — женщинам, простым колхозницам. Никогда не навязывал веры и своего взгляда на мир. В манере держаться с некоторым холодком, в вежливой сдержанности и внимании к людям проявлялось что-то от глубокого дореволюционного воспитания. Есть, косвенные данные, что он родственно связан с князьями Львовыми, может быть, и с И.Ф. Львовым, архитектором Титовского храма.
Церковь снова стала обителью соборной молитвы — в ней крестили, провожали в лучший мир, а с конца войны и венчали. Детей учительниц, часто уже подростков, отец Иоанн крестил на дому. Крестил с риском, с опасностью быть ещё раз жестоко наказанным. Я помню крещение меня и моих двух маленьких сестер весной 1944 г. Мама — тогда завуч Арефинской неполной средней школы — уехала на партсобрание в Кесьму, а бабушка втайне пригласила священника, который и стал нам крёстным отцом. Да и вообще он был крёстным отцом всех детей, родившихся между 1943-м и 1953 г.г.
Отец Иоанн жил неотлучно в деревне, никуда не уезжал. У него была жена Мария Кокотунова, которая исполняла в церкви роль пономаря и уборщицы и была незаменимой помощницей священнику. Это была худенькая немолодая женщина с тонкими чертами и каким-то усталым, но очень добрым и светлым лицом. В молодости, в 20-е г.г., она пела в церковном хоре и всю жизнь была глубоко религиозна. Рассказывали, что она была родом из бедной семьи в д. Ещево и в девушках необыкновенно хороша.
На сельском кладбище стоит скромный металлический крест с почти полностью стёршейся надписью, которую надо подновить. Здесь похоронен священник Иоанн Львов. Да заслужит он царствие небесное. Свой крест священника он нёс достойно, высоко и честно! Мир праху твоему, благородный сельский пастырь!
После смерти священника И.П. Львова в церкви служил отец Александр Крылов. При нём дьяком был Хайрюзов, не один год проведший в заключении за свой церковный сан. Был он человеком пьющим или, попросту говоря, пьяницей. Да оно ему и простительно — горькие слезы лились у пьяного дьяка, когда рассказывал он о своих тюремных мытарствах. Об отце же Александре известно, что пастырь он был исправный, службу знал и любил. Однако у него возникли раздоры с двадцаткой. Одной из её активисток была Прасковья Гусева из д. Григорково. Двадцатка была недовольна тем, как ведется ремонт зимней церкви. «Грех» отца Александра заключался и в том, что обрезки досок он увез тёще в Иван-Гору. Грех, по нашим временам, совсем смешной. Не нравилось женщинам из двадцатки и то, что священник водил дружбу с деревенскими мужиками и иногда, выпивал с ними по-дружески вне церковных праздников. Так или иначе, а в Тверь, в епархию, пошли письма, жалобы — и епархия священника уволила. Уволить уволила, а нового не прислала, и в ответе на просьбу о новом священнике значилось — мол, сами напросились, а священников у нас нет. И возможно, это было правдой — ведь тогда, в начале шестидесятых, Н. Хрущев объявил новый крестовый поход на церковь, теперь уже поклявшись искоренить саму веру. Трудно во всём этом печальном событии кого-нибудь обвинить — возможно, просто иссякала вера в душах людей, ведь молодые поколения вырастали уже в полном безбожии.
Ну, а дальше что ж? Церковь закрыли, иконы по описи, которая не сохранилась, увезли в Чамеровскую церковь, службы прекратились… В деревни и в заброшенные церкви стали наезжать «охотники» за иконами. Некоторые из них показывали бумаги от столичных музеев. Одна из таких групп вырубала топором иконы из прекрасного резного золоченого иконостаса. Эти же люди выманивали иконы у пожилых женщин, говоря, что икону возвратят, а берут лишь для реставрации. Именно таким образом увезли прекрасную икону св. Георгия Победоносца из дома Тюкшиных в д. Григорково. Все-таки хочется думать, что такими делами занимались барышники и мародеры, а не музейные работники.
Следует вкратце сказать и о теперешнем состоянии храма. После возрождения в 1990 г. церковной общины в церкви был произведён небольшой ремонт. К сожалению, средств было очень мало, и не были выполнены даже самые необходимые работы. А это — починка крыши, застекление рам в куполе, укрепление колонн и портиков, замена рам и стекол в здании, установка водоотводов. Из-за того, что осенью под здание натекает вода, образуется ледяная линза, которая ведет к просадке строения. Одним словом, зданию нужна хотя бы консервация для сохранения его как такового.
Историческая и художественная ценность Титовской церкви как классического образца архитектуры начала XIX в. несомненна. Стоит посмотреть лишь на прекрасную роспись летней церкви, посвященную сюжетам из Евангелия. Не хочется говорить здесь о временных молодых священниках, которые не проявили ни желания, ни прилежания на ниве служения в Титовской церкви. Остается лишь надеяться, что молитвами наших прадедов, предстоящих перед Престолом Всевышнего, да добрыми делами нас, еще живущих, прекрасный храм будет сохранён.
Автор: Лидия Соловьева, г. Иркутск. «История одного прихода. Хроника Титовской церкви в селе Григорково». Весьегонская центральная библиотека имени Д.И. Шаховского., http://vesyegonsk.tverlib.ru/istoriya-odnogo-prihoda-hronika-titovskoy-cerkvi-v-sele-grigorkovo
