ГЕРМАН ГЕССЕ О РУССКОЙ ДУШЕ И РУССКИХ ПИСАТЕЛЯХ. 140 лет назад родился немецкий писатель, классик литературы ХХ столетия, Нобелевский лауреат, ГЕРМАН ГЕССЕ.
Подобно стрекозе хотел бы я скользить
На лёгких крыльях над задумчивым покоем,
Себя большим поэтом ощутить;
Вкруг пальм с друзьями под палящим зноем
Бездумно бегать меж красот и снов,
В тени лаврового венка собой гордиться…
Но знаю я: увы я не таков,
Хоть и мечтаю в песни превратиться!
Я тот, кто шёл на дальние огни,
Кого волшебный дух волной тревожит,
Чья дрожь прибою свежему сродни,
Кто ощущает красоту душой и кожей;
Чьи губы звуков песен длинный ряд
Роняют непрерывно, снова ловят –
Кому пусть песни не принадлежат,
Но всё ж блаженство вечное готовят!
———————-—
Г. ГЕССЕ «Я ТОТ»/ пер. А. Равиковича
***
Герман Гессе, окончательно поселившийся в 1912 году в Швейцарии (и принявший в 1924 году швейцарское гражданство), ни разу не был в России и не проявлял, кажется, чрезмерного интереса к революционным потрясениям и общественным сдвигам в этой стране. Не разделял он и той непомерной восторженности в отношении русской литературы или России в целом, что и поныне встречается на Западе. Среди близких друзей, знакомых и корреспондентов Гессе трудно встретить русских или выходцев из России. И все же… Произведения, эссеистика и письма Гессе говорят о том, что русская тема волновала его, хотя и по-разному в различные периоды жизни, а русская литература, в особенности Достоевский, была ему не только знакома, но и находилась в поле его пристального внимания.
«ПЕРВОЙ ЛАСТОЧКОЙ» СТАЛ ТУРГЕНЕВ
Первый русский писатель, которого Гессе открыл для себя в начале 1890-х годов, был ТУРГЕНЕВ, столь взволновавший Западную Европу своим «нигилизмом». Впрочем, Тургенева Гессе увидел своеобразно. «Я не люблю этих современных славян, ― пишет он в мае 1895 года своему другу Теодору Рюмелину, ― за исключением, быть может, Тургенева, от восьми до десяти книг которого я уже прочитал. СО ВРЕМЕН ПУШКИНА и ЛЕРМОНТОВА РУССКИЕ НЕ СОЗДАЛИ НИЧЕГО ПОДЛИННО ВЕЛИКОГО, лишь этот пессимистически-нигилистический натурализм».
В другом письме Гессе рассуждает (опять-таки в связи с Тургеневым) о сходстве и различии между германским и иными национальными типами. «Внешне, ― продолжает Гессе, ― германский и славянский тип представляются родственными. У обоих ― одна и та же склонность к мечтательности и мировой скорби (Weltschmerz). Но славянину не достает веры в свою мечту, в свое дело и прежде всего ― в самого себя».
ЗАГАДОЧНАЯ РУССКАЯ ДУША
События Первой мировой войны заставили Гессе по-иному взглянуть на Россию, одну из участниц мировой войны, а также ― русскую литературу. Рецензируя книгу историка литературы, биографа и переводчика Достоевского Карла Нётцеля «Современная Россия» (1915), Гессе пытается разобраться в интересующей его проблеме: что отличает русских людей от западноевропейских.
Гессе пишет о том, что Россия, не знавшая в Средние века борьбы христианства с античностью и не пережившая позднее эпоху Возрождения, «новой победы античности», значительно отдалилась от Западной Европы и потому в самое недавнее время смогла явить миру «столь МОЩНЫЙ ПРИЛИВ ДУШЕВНОСТИ, ДРЕВНЕХРИСТИАНСКОЙ ЛЮБВИ и по-детски незамутненной потребности искупления, что наша европейская литература неожиданно оказалась мелкой и узкой перед этим душевным натиском и потоком внутренней непосредственности». Здесь речь идет о русской литературе второй половины 19 столетия, столь поразившей ― прежде всего романами Толстого и Достоевского ― западный мир.
Суждения Гессе, как и Нётцеля, весьма типичны для того времени. «Русская душа», особый русский «тип» как полная противоположность западному рационализму, «терпеливый» русский народ ― «богоносец», чья великая миссия заключается якобы в том, чтобы явить однажды потрясенному Западу свой просветленный лик…. Такую Россию искали и рисовали в своем воображении многие западноевропейские мыслители и художники, причем решающую роль для распространения подобных представлений играли произведения русских писателей. Не случайно и Гессе ссылается, говоря о России, прежде всего на ее литературу. Именно с той «первозданной любовью», которую, по мнению Гессе, сумели вдохнуть Толстой и Достоевский в западноевропейский «методический и организованный мир», связывает он надежду на духовное обновление Европы после окончание мировой войны.
ПРОНИКНОВЕНИЕ «ДУХОМ ДОСТОЕВСКОГО»
Главное, чем насыщены статьи Гессе о Достоевском 1919 года, ― это ощущение великого духовного кризиса, охватившего западный мир. Война и революции привели Европу к анархии и распаду. Европейской цивилизации наступает конец. Близится новая эпоха ― торжества хаоса. Пророком этого грядущего хаоса и выступает у Гессе автор «Идиота» и «Братьев Карамазовых».
Хаос, по Гессе, ― это сочетание противоречивых и взаимоисключающих начал, их единство. Это ― сдвиг и крушение ценностей: государственных, моральных, культурных, религиозных. «Хаотическое» становится у Гессе в один ряд с такими понятиями, как «азиатское», «варварское», «опасное», «аморальное». Все это образует для швейцарского писателя «дух Достоевского», то есть русский или «карамазовский» элемент, который не меряется категориями «хороший» или «плохой», ибо являет собою совершенно другой, отличный от европейского тип сознания. Это ― некая подвижная стихия, соединяющая и растворяющая в себе любые противоречия: зло и добро, порок и добродетель.
«Имея дело с Карамазовыми, ― рассуждает Гессе, ― никогда не знаешь, что поразит тебя в следующую минуту. Возможно, смертельный удар, а возможно ― трогательное славословие Бога. Среди Карамазовых есть Алеши, но есть Дмитрии, Федоры и Иваны». Четверо братьев, все вместе, и воплощают для Гессе «РУССКОГО ЧЕЛОВЕКА».
Особый взгляд на Достоевского и «русского человека» обусловил двойственное отношение Гессе к «хаосу». С одной стороны, Гессе всячески подчеркивает победоносное движение того, что она называет «хаосом», стремительное наступление этого начала на западноевропейскую цивилизацию. С другой стороны, Гессе вовсе не приветствует русский хаос и не воспевает грядущее царство Карамазовых. Ибо хаос не только плодотворен, но и губителен, в первую очередь ― для культуры. Мысль о гибели европейской цивилизации страшила Гессе и отчуждала его от Достоевского. Это чувствуется и в его более поздней статье о русском писателе (1925).
«Достоевского, ― пишет Гессе, ― можно читать лишь в те редкие минуты, «когда мы несчастны, когда страдание наше достигло предела, когда весь мир мы воспринимаем как одну зияющую жгучую рану, когда мы душим отчаянием и умираем от безнадежности».
***
«Знакомство с русской литературой 19 века было огромным событием для европейского Запада. Для меня лично это знакомство началось с Тургенева. Сегодня мои любимцы ― это Гоголь, Толстой и Чехов. Достоевский же, которым я в свое время очень восхищался, остался для меня важен лишь как автор «Братьев Карамазовых», но не других своих произведений».
————————————
Герман Гессе. Ответ на запрос издателей русского альманаха «Опыты» (Нью-Йорк)
ИСТОЧНИК:
Константин Азадовский «Взгляд в хаос» (Достоевский глазами Германа Гессе) // Всемирное слово. 1999. Петербург
PS.
Герман ГЕССЕ «ОДИНОЧЕСТВО»
———————————
Далёк мой путь, мой путь тяжёл,
И нет пути назад;
Кто одиночество обрёл,
Тому в нём рай и ад.
Тяжёл соблазн; к себе зовёт
Обыденность на дно,
Как зов её любовью жжёт,
Как страстью пышет, но
Кто одиночество испил,
Шагнув за окоём,
Тому и щебет птиц не мил,
Тот не пойдёт вдвоём.
/Пер. Вяч. Маринина
***
…всякий высокий юмор начинается с того, что перестаешь принимать всерьез собственную персону.
——————-—
Герман Гессе «Степной волк»
И ни о чём другом в мире я не знаю так мало, как о себе…
———————
Герман Гессе. «Сиддхартха»
Узнал он и то, что человек предпочитает пострадать и внешне покаяться, чем измениться в душе.
——————-—
Герман Гессе «Игра в бисер»
