107 лет назад, 2 (15) марта 1917 года в Пскове Император Николай II отрёкся от российского престола в пользу своего брата Великого Князя Михаила Александровича.
Одним из свидетелей трагического события был герцог Николай Николаевич Лейхтенбергский, внук Великой Княгини Марии Николаевны. Герцог в дни Февральской революции нёс обязанности флигель-адъютанта и дежурил при Государе.
По воспоминаниям Анатолия Александровича Мордвинова флигель-адъютанта Императора и ещё одного свидетеля отречения, документ был подписан карандашом, который принадлежал именно герцогу Николаю Лейхтенбергскому. Мордвинов вспоминал: «… Манифесты, помеченные «город Псков, 2 марта 1917 года 15 часов», были наспех переписаны на машинке в нашей вагонной военно-походной канцелярии на больших длинных телеграфных бланках и представлены Государю. Его Величество подписал их в вагоне-столовой около часа ночи, молча, стоя, карандашом, случайно нашедшимся у флигель-адъютанта герцога Н. Лейхтенбергского, и в присутствии только нас, его ближайшей свиты…».
Через несколько дней после отречения Императора Николая II, герцог Николай Николаевич Лейхтенбергский рассказал об этих событиях журналисту Л. Гану. Приведём его рассказ с незначительными сокращениями:
«Для меня, по крайней мере, с первого дня революции все было ясно; я чувствовал, что без тяжёлых последствий для царствующего дома возникшие события не закончатся. Всё, что я вам скажу, верьте, это правда, чего я лично не видел и не слышал, об этом говорить не стану… Когда были получены в ставке первые совсем еще смутные сведения о возникших в Петрограде беспорядках на почве недостатка хлеба, в свите считали, что событие это носит лишь прискорбный характер, оно не опасно и не грозит тяжелыми последствиями царствующему дому.
Я не знаю, что говорил Государь о первом дне революции, но лица свиты считали, что возникшие беспорядки – это типичный бунт, что при известной энергии его можно прекратить. На царских завтраках и обедах, на которых я, как флигель-адъютант, присутствовал, я ничего не слышал, какие меры вырабатываются для водворения порядка в столице и для восстановления спокойствия. Среди же свиты высказывались соображения, что надо послать в Петроград генерала с диктаторскими полномочиями, предоставив в его распоряжение отряд войск для усмирения восставших.
Из Могилева в Петроград выехал ген. Иванов с эшелоном георгиевских кавалеров. Как я слышал, затем, уже в пути, по мере приближения георгиевского батальона к Петрограду, среди георгиевцев возникло брожение. Они говорили, что напрасно их посылают в Петроград, так как в народ и народные войска стрелять они не будут.
Дальнейшие события шли, однако, с такой лихорадочной быстротой, что трудно было остановиться на определенной линии действий.
Проектировалось осуществить эту меру, но через час намеченный план уже не годился, так как народные требования шли не эволюционным, а революционным темпом. Был момент, когда казалось, что положение, может быть, в значительной степени спасено, если послать в Петроград популярного генерала из фронта, хотя бы генерала Брусилова, снабдив его диктаторскими полномочиями и дав вместе с тем возможность объявить народу, что государь согласен на образование ответственного министерства…
… Мне кажется, если бы царь все время продолжал находиться в Могилеве и вел бы оттуда переговоры с исполнительным комитетом Гос. Думы, он бы не очутился в таком положении, в каком находится теперь. Ведь в пути царь не имел возможности установить правильных и тройных сношений по телеграфу с М. В. Родзянко. Все переговоры пришлось вести через ген. Алексеева, а последний, сносясь с исполнительным комитетом Гос. Думы, передавал царю народные требования и желания…
… Мы приехали в Псков 1-го марта. Сейчас же по приезде в царский поезд пришел ген. Рузский с докладом. Я нёс тогда дежурство. В момент прихода Рузского в свитском вагоне был ген. Воейков. Насколько я припоминаю, здесь кажется больше никого не было. Ген. Рузский был взволнован, говорил нервным, повышенным тоном, и я понял, что восставшее столичное население и Гос. Дума не пойдут на компромиссы…
О чем говорил ген. Рузский затем с Государем, мне неизвестно, но, оставшись наедине с ген. Воейковым, я заметил:
– Кажется, и по вашему адресу ген. Рузский прошелся. Ген. Воейков стал доказывать, что никакого влияния на Государя он не имел и не имеет. Все назначения проходили без его посредства и его ведома.
На другой день после того, как государь подписал акт об отречении, за чаем царь, между прочим, спросил меня:
– Объясните, герцог, отчего так не любят ген. Воейкова? Я ответил, что не знаю, но объясняю себе это главным образом тем, что в народных массах существует уверенность, что ген. Воейков играет видную роль при дворе и имеет влияние в назначении сановников на высшие государственные посты. Государь возразил, что он не знает случая, когда бы ген. Воейков хлопотал о назначении того или иного лица на ответственный пост…».
(С) Сообщество ВКонтакте «Прошлое и настоящие Дома Романовых»
