Елена прекрасная, но не красная…
В короткой жизни Елены Смолко, расстрелянной в июле 1920 года, переплелись жестокие бои, бурные страсти и мистические загадки
Ее имя открыл для нас фронтовой корреспондент «Русского инвалида» Петр Краснов (тот самый, что станет белым казачьим атаманом): в репортажах с Русско-японской войны он несколько раз упомянул о Мишке — ординарце, военном переводчике, разведчике. На самом деле оказавшемся… женщиной.
«Немужское очертание безусого лица и женский голос выдавали под воинственным нарядом (тулуп, сапоги и белая папаха) «слабое создание». Эта была знаменитая г-жа Смолка (так в газете. — Авт.), известная в Маньчжурии амазонка-герой».
«В совершенстве овладела китайским и корейским…»
Военкор Петр Краснов написал о сенсации скупо:
«Елена Михайловна Смолка, дочь николаевского солдата из евреев, уроженка Владивостока, живя с детства между китайцами и корейцами в Никольск-Уссурийске, в совершенстве овладела китайским и корейским языками и этим рассчитывала быть полезной на войне. Переодевшись в мужское платье и назвавшись Михаилом Николаевичем Смолкой, смелая, эксцентричная, она блестяще выдержала экзамен при школе военных переводчиков во Владивостоке. И во время китайских беспорядков (имеется в виду Китайская война 1898-1901 гг., больше известная как Боксерское восстание. — Авт.) решила вступить в ряды наших казаков-пограничников».
Два десятилетия спустя, в эмиграции, беглый атаман Краснов напишет роман «Амазонка пустыни». И тут уже не пожалеет красок для главной героини Фанни, прототипом которой, возможно, была Смолко:
«Красивая. Стройная. Поступь какая! Настоящая низовая казачка. Наваждение дьявольское, да и только. Желает путешествовать. Пржевальский в юбке. С нее станет…»
История самой знаменитой русской кавалерист-девицы Надежды Дуровой подробно изложена в книгах и фильмах. Самое подробное жизнеописание девицы-разведчицы Елены Михайловны Смолко — в материалах дела Особого отдела 5-й армии: справках, доносах и протоколах допросов 1920 года.
То, что происходило с ней в переломные для России 15 лет, — сюжет для авантюрного приключенческого романа. Единственное, что неизменно в немногих источниках о девице Смолко, это дата ее рождения — 1878 год.
«В боях проявляет редкое хладнокровие…»
За недолгую жизнь (ей было отпущено всего-то 42 года) она с легкостью мотылька меняла города, страны, войны, паспорта, мужей и подпольные клички. За письмоводителя К.П. Постоногова официально вышла замуж 18-летней, а в гражданском браке жила с 13 лет. Убежала от него, но не к другому — это проза жизни!
«Во время вспышки Китайского восстания у меня явилось желание прославиться, и я решила отправиться на войну», — признается она чекистам через много лет на допросе.
Переодевшись в форму казака-пограничника, 22-летняя Елена появилась в конце 1900 года на пограничной станции Нингута и, еще одна цитата из допроса, «поступила первоначально переводчицей, а затем в разведку в Амурский казачий полк…»
К счастью, сохранились не только чекистские протоколы. Елена хотела прославиться, и вскоре об отважном Мише-переводчике стали писать газеты.
«В боях она проявляет редкое хладнокровие и храбрость, а в одной из стычек в рукопашном бою ее ранил хунхуз штыком в шею, — сообщало «Новое время» об отважной кавалерист-девице. — Однажды хунхузы задумали напасть врасплох на русских, в числе которых была Смолко, и замысел их удался бы, если бы Елена Михайловна, узнав об этом вовремя от одного китайца-католика, не предупредила своих, приготовившихся достойным образом встретить противника. За это переводчик Смолко получила благодарность в приказе, а от командира полка, полковника Печенкина, ей была подарена серебряная шпага с надписью «За храбрость».
С казачьим командиром Иваном Печенкиным она пройдет огонь и воду китайского конфликта. Бойня 1900 года под Благовещенском, тысячи плывущих по Амуру трупов китайцев, бои за Айгунь, Мерген, Цицикар, Гирин… И везде, где возникал «передовой летучий отряд генерала Ренненкампфа» (в его составе казачьи сотни Амурского полка), враг бежал, а «лихой казак Мишка» со товарищи праздновали победу.
В Русско-японской войне «переводчик Михаил Николаевич» станет личным адъютантом блистательного российского военачальника генерал-майора Павла Ренненкампфа. Но как она этого добилась?!
«Я забралась в поезд, залезла в ящик с дровами…»
Явившись во Владивостоке к военному генерал-губернатору, Елена попросилась на фронт, но получила отказ.
«Тогда, — со сдержанным одобрением писала газета «Русский инвалид», — эта достойная дочь Дальнего Востока опять переодевается мужчиной, прикалывает к груди медаль «За китайский поход» и ищет случая — на свой страх и риск — пробраться на юг, в действующую армию».
Случай представился в Харбине, где находилось командование российских войск. Оскорбленная мужскими комплиментами, намеками и предложениями остаться при ставке переводчиком, она поступила как обычно (еще цитата из протокола допроса):
«Я забралась в поезд, залезла в ящик с дровами и тайно поехала на фронт. По приезде на позицию представилась генерал-майору Ренненкампфу, и тот определил меня в разведку 2го Нерчинского полка».
А вот дневников на войне «переводчик Миша» не вел — за «него» это делали очевидцы. Среди них уже знакомый нам военкор Краснов:
«Михаил Николаевич незаменим. В случае нужды «он» пускает для убеждения и большей откровенности женские средства, и между переводчиком и китайцем идет легкий флирт. Михаил Николаевич так свободно владеет разговорным китайским языком, что китайцы не верят, что он русский, и думают, что отец его непременно китаец».
Она участвовала в боях, в глубокой разведке. Имела несколько тяжелых ранений. Чудом спаслась. Не раз была представлена к наградам за храбрость. Но, скорее всего, так и не была награждена.
«Все время своей боевой жизни, — передавал в редакцию Краснов, — Смолка разделяла все лишения и невзгоды наравне со всеми: спала не раздеваясь, в общей фанзе, была в седле, ела из общего котла с казаками и солдатами, пела с ними песни, писала письма на Родину безграмотным и требовала лишь одного: чтоб обращались с ней, как с мужчиной.
По словам Смолки, при всей ее серьезности она не смогла избегнуть и тут стрел амура. Некоторые из ее товарищей и даже начальников никак не хотели забыть в ней миловидную женщину. Впрочем, на войне она совершенно освоилась, и порой не только окружающие, но и она сама забывали о ее принадлежности к прекрасному полу».
После войны Павел Карлович Ренненкампф напишет книгу «Мукденское сражение» с посвящением: «Памяти незаметных, серых героев моего отряда».
«Принимаю желающих узнать будущее…»
Авантюрная планида тянула Елену Смолко ко всему необычному. Восточный оккультизм, хиромантия… На войне у лихого переводчика даже появилась, если верить источникам, кличка Тунда — так назывался древний орден магов, использующих маскирующую одежду. Гадание, «потусторонние» знания занимали и, видимо, кормили авантюрист-девицу между войнами. Так, в 1907 году она дала объявление во владивостокскую газету «Далекая окраина»:
«Изучив в Китае науку хиромантию, принимаю желающих узнать будущее с 11 утра до 4 дня. Адрес… Смолко-Постоногова.»
Но в отличие от страждущих клиентов «переводчик Михаил Николаевич» жил исключительно настоящим. «После Русско-японской войны я пустилась в путешествие для изучения жизни народов. Была в Италии, Германии, Корее, Китае, Японии и пр. Проживала некоторое время в Варшаве, Петрограде, Омске и других городах Сибири», — еще один протокол допроса, от 1 января 1920 года.
Жизнь кочевницы. Или разведчицы?
Вот она в Санкт-Петербурге среди героев Русско-японской войны на приеме у государя императора.
Вот несколько лет спустя, в 1910-м, фамилия Смолко мелькает в газете «Утро России» в хронике происшествий: играла в карты в офицерском клубе в Озерках (Санкт-Петербург), поехала на дачу с военным Л. — слушателем частных политехнических курсов, где… похитила у того пятьсот рублей.
А вот неожиданное явление нашей героини — в Забайкалье, в маленьком пограничном селе Жиндо на границе с Монголией. О том, что Смолко побывала в этой безвестной российской глуши, никто бы никогда не узнал, если бы не случай. Судя по всему, она просто шла мимо сельской церкви, когда там собирались крестить ребенка. Ее, случайную прохожую, позвали быть восприемной матерью. В церковной книге осталась запись:
«Восприемными были — потомственный почетный гражданин Е. и дворянка Киевской губернии Елена Михайлова Георгиева, она же Георгиевский кавалер, казак 1го Амурского полка 3й казачьей сотни Михаил Николаев Смолко».
Что в этом захолустье делала наша гадалка-разведчица? Почему назвалась дворянкой, к тому же киевской? Да еще и со странной фамилией Георгиева… Может, в честь звания Георгиевского кавалера, которым, скорее всего, она никогда не являлась? Наконец, почему ее, женщину, вносят в церковную книгу под мужским именем, что по всем православным канонам просто невероятно, но — очевидно: у нас в руках (спасибо за помощь забайкальскому краеведу Юлии Григорьевой) архивная копия стародавней церковной метрики…
Возможно, мы получили бы ответы из авантюрных мемуаров самой Елены Смолко, которые она наверняка написала бы, угомонившись на склоне лет.
Но грянула революция.
«Я рядовая закупщица сыра…»
Красноярск, Омск, Томск, Ново-Николаевск (Новосибирск)… Именно здесь в 1919 году решался исход Гражданской войны. Именно отсюда, из «белой столицы» Омска, началось гибельное отступление колчаковцев на восток и Великий Сибирский Ледяной поход армии генерала Каппеля…
Любопытное совпадение: в одно время со Смолко в здешние края прибывает поручик Мария Бочкарева — Георгиевский кавалер, командир женского батальона, оборонявшего в октябре 1917го Зимний дворец. Известно, что с согласия Колчака Бочкарева сформировала женский добровольческий санитарный отряд в 200 человек. И вдруг узнала, что Верховный правитель, спасаясь от наступления Красной армии, спешно покинул Омск.
«Я была в ужасе», — скажет Бочкарева следователю ВЧК на своем последнем допросе.
Рискнем предположить, что похожее чувство — кромешного ужаса и одиночества — посетило и героя Русско-японской войны Елену Смолко, когда она возвращалась домой, на восток, в военном эшелоне адмирала Г.К. Старка — верного сподвижника Колчака, командира дивизии морских стрелков.
Отвечая на вопрос следователя, как она оказалась в эшелоне — настоящем «логове контры», Смолко ответит: мол, я рядовая закупщица, отправилась из Приморья в Сибирь за сыром. В Татарске останавливалась в доме у Ароновских…
Читая протокол, я «споткнулась» об эту фамилию. Может, ошибка, может — Орановских? Генерал В.А. Орановский, участник китайской и Русско-японской войн, был рядом с командирами, под непосредственным началом которых воевала разведчиком-переводчиком Елена Смолко. Имела ли отношение к генералу квартира в маленьком сибирском городке, куда явилась «закупщица» Смолко? И случайно ли по этому же, явно конспиративному адресу квартировал в те дни колчаковский адмирал Старк, в эшелоне которого арестовали постаревшую кавалерист-девицу?
На станции Дупленской состав остановили. Все военные разбежались. И «казак Михаил Смолко» остался один на один с новой реальностью.
«Личность, безусловно, подозрительная…»
«Командир 2-ой роты 54-ого стрелкового полка, дата 17 декабря 1919 г., N 620. Командиру полка, препроводительное: «При сим препровождаю гражданку Елену Постоногову, арестованную 17 декабря на станции Дупленская за шпионаж, т.к. вышеупомянутая гражданка была одета в мужскую одежду, называлась «казак Михаил Смолко», и с ней захвачены документы, которые и препровождаю».
На первом же допросе выяснилось, что задержанная «по профессии оккультистка, переводчица восточных языков, служившая в Белой Армии в контрразведке, и личность, безусловно, подозрительная». Надо ли объяснять, почему после этого Смолко должны были незамедлительно «пустить в расход»?
Но ее, как и Марию Бочкареву, расстреляли не сразу.
Судьбе было угодно, чтобы следствие по их делам совпало по времени и месту. И чтобы оба приговора (Бочкареву расстреляют в мае, Смолко — в июле 1920 года) подписал председатель ЧК Сибири Павлуновский. Кстати, и в 1990х, на волне массовой реабилитации жертв политических репрессий, оправдательные акты с фамилиями Бочкарева и Смолко подпишет один областной прокурор…
«Кнутом» для арестованных были так называемые активные методы следствия и еще одна представительница «неслабого» пола — царившая тогда в сибирских застенках зампредседателя ГубЧК Вера Брауде (потомственная дворянка, исключенная из этого сословия по политическим мотивам).
«Человеческого в ней не осталось ровно ничего, — находим в эмигрантских мемуарах убийственную характеристику Брауде. — Это машина, делающая свое дело холодно и бездушно, ровно и спокойно… И временами приходилось недоумевать, что это — особая разновидность женщины-садистки или просто обездушенная машина?..»
Заключенной Елене Смолко, наверное, особенно доставалось, поскольку мадам Брауде «ненавидела женщин, обладающих многими языками».
Что касается «пряников», то советская власть, отсрочив расстрел, предоставила Смолко некоторую свободу передвижения. И даже выдала ей удостоверение…конторщика. А на самом деле секретного сотрудника, имеющего пропуск в кабинеты Новониколаевской ВЧК в любое время дня и ночи и обязанного сообщать новой власти о любых поползновениях «контры».
На приобщенной к расстрельному делу фотографии вот он, этот несчастный «конторщик Смолко». Елене тут всего 42, а выглядит как старуха. Путает показания. В глазах ужас. И такая потерянность, что в «конторщике ГубЧеКа», лишь присмотревшись, можно узнать обаятельнейшую, заводную, достойную пера романиста кавалерист-девицу…
ДОСЛОВНО
Дано сие тов. Смолко в том, что он действительно состоит на службе ГУБЧЕКА в должности конторщика. Что подписью и приложением печати удостоверяется. Приписка: действителен по 1 апреля 1920 г., дата 17 марта, N 2420. Печать, подпись председателя и секретаря.
***
Комендант штаба 2-ой бригады 51-ой стрелковой дивизии 3ей армии 5 декабря 1919 г., N 78: «При сем препровождаю одного арестованного, служившего в белой армии в контрразведке и папку с документами, задержанного 454 на ст. Дупленской и пакет с материалами». Подпись коменданта 2 бригады неразборчива.
***
Командир 2-ой роты 54-ого стрелкового полка, дата 17 декабря 1919 г., N 620. Командиру полка, препроводительное: «При сим препровождаю гражданку Елену Постоногову, арестованную 17 декабря на станции Дупленская за шпионаж, т.к. вышеупомянутая гражданка была одета в мужскую одежду, и называлась казак Михаил Смолко, и с ней захвачены документы, которые и препровождаю». Командир 2-ой роты, подпись неразборчива.
Смотришь на эту последнюю метаморфозу «Мишки-Елены», и кажется, что герои, перемолотые революцией и Гражданской войной, так и не успевали понять суть своих кровавых распрей. Ненужных, как переводчики с китайского на русской войне.
