«Посещение Нового Света вышло очень занятно. Про это имение князя Голицына около Судака я был раньше наслышан как об образце виноделия.
Подходя к нему состороны Судака, я был поражён почти полным отсутствием зелени. Ярко-синее море да ослепительные на солнце светло-жёлтые скалы. Не видно нигде ни кипарисов, ни других декоративных деревьев, обычных на Южном берегу. Всё кругом, насколько может охватить глаз, разделано под виноградники…
Рабочий, которого я спросил, где можно получить разрешение на осмотр виноделия, справившись, кто я и откуда, попросил меня обождать…
Не более как через минуту или две передо мной предстал лакей в безукоризненном фраке и белом галстуке со словами:
— Князь ожидает на террасе!
Моя фамилия была названа, отступления не было, и я, пыльный и потный, дал себя отвести к террасе, где радушно был принят хозяевами, как жданный гость…
Князь был словоохотлив и принадлежал к тем говорунам, которым нужны лишь слушатели. При моей молчаливости это было на руку. Когда мне удавалось вставить слово, я старался свести речь к виноделию. Князь тогда «в отместку» говорил об изданных нами книгах, так как следил за книгами по биологии, выходящими на русском языке. Преимущественно же предавался он рассказам анекдотического характера — потешные инциденты на всемирных выставках, на которых он неизменно был в жюри по присуждению наград за лучшие вина; как он выпустил неожиданно для министра двора «коронационное шампанское», как принимал у себя царя, как опоил экскурсантов из Никитского сада, как на Тверской, почти рядом с домом генерал-губернатора, в своём магазине собирается с осени устроить политический five o’clock, но не чайный, а винный, на который приглашал и меня заглядывать…
Время на княжеской террасе мчалось незаметно и так же незаметно опорожнялись стаканчики то одного, то другого вина. При моей непривычке много пить, я боялся оскандалиться, однако все мои попытки прервать беседу и дать тягу ни к чему не вели. Князь решительным жестом всякий раз усаживал меня на место. Мы, мол, только ещё приступили к изучению его вин, остаётся испробовать такие-то и такие-то вина, а затем пойдём осматривать хозяйство, когда спадёт жара.
Наконец подали обедать. После кофе с ликёрами мы тронулись в путь по хозяйству. Самое замечательное, что мы осмотрели, — это подвал. Он вырублен в скале узкими, длинными, вьющимися, как мне показалось, коридорами. Они вызвали во мне воспоминание о киевских пещерах. В самом деле, при входе нам дали огарки.
Время от времени коридор расширялся, но в этих местах стояли не гробы с мощами, а полки с лежащими бутылками.
Иногда на особых столиках стояла откупоренная для пробы бутылка со стаканчиками. Затейливая мысль князя задумала, чтобы этот подземный лабиринт имел выход в прибрежном гроте, у самого морского прибоя.
Уже при лунном свете, прислушиваясь к всплескиванию волн и пению рабочих, мы по дорожке поднялись назад к дому. Я заночевал у князя во флигеле.
В отведённой мне комнате висели головки Грёза, столы и полки были уставлены ценным фарфором.
Утром в княжеской пролётке меня отвезли в Судак. В ноги мне положили кулёчек с бутылками. Мои доводы, что я иду пешком и не могу нести такого подарка, были тщетны. Да и настаивать было опасно: с князя стало бы почтой выслать мне этот подарок».
Сабашников М. Воспоминания.
