Доктор Дымов без «Попрыгуньи». История одного медицинского подвига.
Каноническим образцом русского интеллигента принято считать Осипа Дымова, героя рассказа Чехова «Попрыгунья». Он максимально соответствовал этому образцу — умный, талантливый, скромный, снисходительный к недостаткам близких. Да еще и жертвенный — спасая мальчика от дифтерита, заразился сам, хотя прекрасно понимал, чем это чревато. А между тем у Дымова был прототип, который проделал аналогичную операцию в реальной жизни — и, к сожалению, с тем же исходом.
Прототипы — материя зыбкая. Редко когда автор радостно всем сообщает, с кого именно он списал своих героев. Обычно, автор, зная за собою страсть к иронии и всевозможным обобщениям, вовсе не хочет, чтобы прототип прознал о своей роли. В частности, художник Рябовский, списанный Чеховым со своего приятеля Исаака Левитана, всячески пытается на прототип не походить. Во всяком случае, в деталях.
Антон Павлович всеми силами старается дать понять, что вовсе не Левитан прототип Рябовского. Если Левитан пейзажист, то Рябовский делается анималистом и жарнистом. Левитан радикальный брюнет — Рябовский голубоглаз. Левитану 32 года — Рябовскому 25. Но — хитрость не удается: Левитан узнан и осмеян обществом. Чехов пытается оправдаться, указывает на некую типичность ситуации («Главная улика — внешнее сходство: дама пишет красками, муж у нее доктор, и живет она с художником»). Дело, тем не менее, заканчивается скандалом, в результате которого бывшие друзья прекращают общаться на годы.
Сюжет
Напомним, однако, сюжет. В Москве, в одном из переулков живет молодая семья. Он — начинающий, но подающий надежды доктор. Она — та самая «попрыгунья», симпатичная, энергичная и экзальтированная дамочка, которую тянет к «прекрасному» — к миру богемы. Героиня практически не замечает своего супруга, предпочитая общество художников, актеров, литераторов. Она и сама то участвует в дачных спектаклях, то берет уроки живописи, то затевает что-нибудь еще, такое же изысканное и не имеющее отношения к приземленному миру, в котором живет ее муж.
С учителем живописи у нее роман. Они даже вместе едут на этюды, где дамочка, совершенно неожиданно для нее самой, надоедает ветреному художнику (тому самому Левитану — Рябовскому). Этот факт действует на даму отрезвляюще — она решает полностью изменить свою жизнь, расстаться с богемой и стать образцовой супругой. Но поезд, что называется, ушел. За то время, пока шли «этюды» в окрестностях города Плеса, «попрыгунья» окончательно привязалась к красавцу-художнику. И теперь это неразделенное чувство мешает обоим. Да и доктору Дымову тоже. Он, наконец, начинает догадываться, что происходит.
Финал трагический и героический одновременно. Осип Дымов совершает истинный гражданский подвиг — рискуя жизнью, отсасывает у мальчика дифтеритные пленки, заражается, заболевает тяжелой формой дифтерита и умирает.
Его друг доктор Коростелев, всегда тихий и кроткий, наконец-то срывается:»Это, если всех нас сравнить с ним, был великий, необыкновенный человек! Какие дарования! Какие надежды он подавал нам всем!.. Господи боже мой, это был бы такой ученый, какого теперь с огнем не найдешь. Оська Дымов, Оська Дымов, что ты наделал! Ай-ай, боже мой!.. Добрая, чистая, любящая душа — не человек, а стекло! Служил науке и умер от науки. А работал, как вол, день и ночь, никто его не щадил, и молодой ученый, будущий профессор, должен был искать себе практику и по ночам заниматься переводами, чтобы платить вот за эти… подлые тряпки!.. И сам себя не щадил, и его не щадили. Э, да что, в сущности!«
Попрыгунья же жалела только об одном — что просмотрела, упустила, «прозевала» Дымова. Не на того поставила. Она ведь даже не догадывалась, что ее Дымов, простой, скучный, домашний Дымов — в своей области гораздо более значительная величина, чем все ее актеры и писатели-любители. Требовалось лишь чуть-чуть подождать, и она была бы женой мировой знаменитости.
Реальность
Выйдем, впрочем, из нетвердой и обманчивой атмосферы художественных вымыслов к жизненным реалиям. Прототип Осипа Дымова, известный московский врач, ординатор Московского же военного госпиталя, основатель фонда в целях учреждения премии имени Пирогова и редактор Летописей Хирургического Общества Илларион Иванович Дуброво жил в доме 17 на Пречистенке. Здание тогда уже считалось историческим — до этого оно принадлежало легендарному поэту-партизану Денису Давыдову.
Тут нужно сказать, что прототипом Дымова Илларион Иванович мог считаться вовсе не потому, что имел отношение к известному любовному треугольнику (тут героев лирической истории любознательные современники вычислили быстро — ими были назначены полицейский врач Дмитрий Павлович Кувшинников и его жена, Софья Петровна — любительница искусств, хозяйка салона, сама художница; одну из ее работ даже приобрел Павел Третьяков), а потому, что совершил врачебный поступок, который не мог не запомниться молодому врачу Чехову.
В отличие от Дымова Дуброво вовсе не был подающим надежды молодым человеком — речь идет о признанном светиле медицины. Да и впечатления два доктора производили — если выдуманный выглядел как классический, чуть ли не пародийный русский интеллигент (а иначе и быть не могло, ведь «Попрыгунья», по большому счету, рассказ о взаимоотношениях русской интеллигенции и русской богемы), то его реальный коллега, военврач, участник русско-турецкой войны 1877 — 1878 годов и человек во всех отношениях бывалый, отличался, скорее, не кротостью и застенчивостью, а решительностью и брутальностью. Но, не смотря на это, москвичи его знали как доктора доброго, заботливого и участливого.
Брат Иллариона Ивановича вспоминал о его детстве: «Очень красивый, живой и не по годам умный и развитой мальчик, он был единственной радостью, гордостью и надеждой матери… Отец, мелкий провинциальный чиновник, выбрал для него ту же стезю, но мать не разделяла взглядов отца на пьяное чиновничье счастье, строившееся на несчастье ближних».
Род Дуброво — что, впрочем, явствует из фамилии — имеет малороссийские корни. Доктор родился в 1843 году в селе Смелое Ромненского уезда Полтавской губернии. На выбор профессии, безусловно, повлияла семейная трагедия. Три его маленьких брата умерли в детстве от дифтерита. Это же, без сомнения, впоследствии повлияло на решение проводить рискованную операцию.
Гимназию окончил в Кишиневе, университет (естественный факультет) в Петербурге, затем была Санкт-Петербургская медико-хирургическая академия. Образование более чем основательное. В 1870 году господин Дуброво получил звание лекаря. Затем — стажировка во Франции, русско-турецкий фронт (притом именно фронт, передовая), где он был военным врачом-хирургом, по окончании войны — блестящая защита докторской диссертации, 9 научных статей, орден Святого Владимира.
То есть весенним вечером 1883 года, когда заплаканные соседи попросили Иллариона Ивановича осмотреть умирающую девушку, они обратились не к начинающему эскулапу, каковым был Осип Дымов, а к человеку состоявшемуся и представлявшему для России, будем уж называть вещи своими именами, немалую ценность. Но на решение доктора сей факт не повлиял и повлиять не мог.
В результате 29 мая 1883 года «Московские ведомости» сообщили: «27 мая в 2 часа утра скончался доктор медицины Илларион Иванович Дуброво, сделавшись жертвой самоотвержения; 20 мая, ночью, покойный был приглашен к дочери шуйского предводителя дворянства Куроедова, 17-летней девушке, для операции трахеотомии, по случаю дифтерита. Благополучно окончив операцию, он посредством трубки высасывал из гортани дифтерические пленки, заразился сам и скончался, проболев всего 6 дней. Потеря, понесенная в его лице для науки и человечества, невознаградима. Мы убеждены, что знавшие покойного отнесутся с большим прискорбием к преждевременной кончине честного труженика и истинно гуманного человека».
Смерть врача стала сенсацией. Лев Толстой писал: «Нынче пришла мне мысль картинок с надписями. У меня есть два. Один доктор, высосавший яд дифтерийный и умерший. Другой учитель в Туле, вытаскивающий детей из своего заведения и погибший в пожаре».
Чехов, разумеется, не мог не знать об этом случае — мало того, что о нем говорила вся Москва, так ведь Антон Павлович — именно в то время, с 1879 по 1884 годы — обучался медицине на одном курсе с братом героя, Василием Дуброво (впоследствии назвавшем собственного сына в честь покойного дядюшки Илларионом). И, наверняка, Чехов немало об этой истории слышал, что называется, из неофициальных источников. И здесь Антон Павлович, ни в коей мере не связанный этическими рамками, случалось, проговаривался в самых незначительных мелочах. Вплоть до созвучности фамилий лучших друзей двух докторов — у Дымова это был Коростелев, а у Дуброво — Костырев.
Знал писатель также и о том, что авторы некролога несколько покривили душой — Софья Васильевна Куроедова, увы, скончалась на следующий день после операции. Болезнь оказалась сильнее.
Видимо, сотрудники редакции подумали, что это принизит заслуги врача — дескать, не бывает подвига без, пусть посмертного, но все таки триумфа.
Хотя на самом деле все совсем наоборот — если врач знал, что шансы на выздоровление малы (а он в принципе не мог этого не знать), и все равно пошел на риск, то это поднимает значение его подвига на совершенно космические высоты.
©Алексей Митрофанов
фото:
1 — Кадр из фильма С.Самсонова «Попрыгунья» (1955 г.): Сергей Бондарчук — доктор Осип Степанович Дымов, Людмила Целиковская — Ольга Ивановна Дымова.
2 — Исаак Ильич Левитан, автопортрет (1880 г.)
3 — Автограф рассказа А.П.Чехова «Попрыгунья» (1892 г.)
4 — Москва, ул. Пречистенка, дом 17. современный вид усадьбы Дениса Давыдова
5 — Софья Петровна и Дмитрий Павлович Кувшинниковы, фото нач. 20 в.
6 — Портрет Софьи Петровны Кувшинниковой кисти .И. Левитана(1888г)
