«Ночеет день, когда в тоннель,
Как в некий кулуар Ивлиса,
Вникает лунный Лионель.
И только пройдено предгорье,
И Лионель уже Ифрид.
О бесконечное лазорье!
Душа парит, паря творит.
Эти стихи приходят мне всегда в голову при воспоминании о первично рассветной встрече с Игорем Васильевичем [Лотаревым, поэтом Игорем СЕВЕРЯНИНОМ — З. л.].
Запрятавшись за красный тяжелый штоф завес, еще теплятся свечи, и при их бледных всплесках пред мной высокомерное, взнесенное к потолку лицо с мучного цвета слегка одутловатыми щеками и носом. Смотришь, нет ли на нем камзола. Перед тобой екатерининский вельможа; Северянин сам чувствовал в себе эти даже наружные черты восемнадцатого века, недаром он несколько раз вспоминает о своем родстве с Карамзиным.
Не беспочвенно это стремление выразить свои чувства в утонченных
«галлисизмах». И такой поэт мог возникнуть только в Петербурге. В Северянине большая тонность столицы, большое спокойствие, выдержка и знание себе цены. Северянин не торопится, он ждет, что собеседник выскажется первым. Если вчера он почти намекнул Вам о своей дружбе, то сегодня, высокомерно выдвинув губу, посмотрит через Вас своими цвета зелено-вылинявшей балтийской волны глазами: может быть, он не узнал Вас (Вы сегодня надели новый костюм).
— Здравствуйте, Игорь Васильевич… не узнаете…
Взгляд балтийской волны упирается в корни Ваших
пролобных волос. С невозмутимо холодным ледяным равнодушием:
— Нет… Я Вас не забыл».
Давид Бурлюк. Из книги «Фрагменты воспоминаний футуриста».
На фото: Игорь Северянин (1887—1941).
Подготовка публикации: Зеленая лампа, 03.06.2022
