В Музее-заповеднике Есенина среди экспонатов мы обнаружили цилиндр Сергея Александровича, который он приобрел в 1920 году. Так, в одном из писем Анатолию Мариенгофу из Берлина в 1922 году поэт сообщает: «В Берлине я наделал, конечно, много скандала и переполоха. Мой цилиндр и сшитое берлинским портным манто привели всех в бешенство. Все думают, что я приехал на деньги большевиков, как чекист или как агитатор. Мне все это весело и забавно».
Кстати, Мариенгоф прекрасно знал, как у его друга появился цилиндр. Было время «военного коммунизма», все товары отпускали по специальным талонам. Как-то в дождливый день промокшие до нитки друзья-поэты бегали из магазина в магазин, умоляя продать им шляпы. Наконец, продавец за кассой согласился:
— Без ордера могу отпустить вам только цилиндры.
Никаких ордеров у поэтов, естественно, не было, поэтому они вышли на улицу в старорежимных головных уборах, вызывая у милиционеров желание проверить документы.
Коллеги по перу не одобряли выбранный Есениным образ, считая, что поэт опять играет на публику. «Одевался Есенин элегантно, но странно: по-своему, но как-то не в свое. Он ощущал, что цилиндр и лаковые сапоги — печальная шутка», — писал в мемуарах Виктор Шкловский.
Цилиндр появляется в поэзии Есенина в 1920 году, в «Исповеди хулигана»:
Бедные, бедные крестьяне!
Вы, наверно, стали некрасивыми,
Так же боитесь бога и болотных недр.
О, если б вы понимали,
Что сын ваш в России
Самый лучший поэт!
Вы ль за жизнь его сердцем не индевели,
Когда босые ноги он в лужах осенних макал?
А теперь он ходит в цилиндре
И лакированных башмаках.
И везде этот головной убор упоминается Есениным в качестве одного из элементов его отрыва от корней, как один из символов утраты старых, таких дорогих ему ценностей, которые он предал. И к которым ему уже не удается вернуться. Вот, например, в 1922 году, в «Гуляке»:
Я хожу в цилиндре не для женщин —
В глупой страсти сердце жить не в силе, —
В нем удобней, грусть свою уменьшив,
Золото овса давать кобыле.
А вот отрывок из стихотворения за 1923 год:
Да! Богат я, богат с излишком.
Был цилиндр, а теперь его нет.
Лишь осталась одна манишка
С модной парой избитых штиблет.
И известность моя не хуже, —
От Москвы по парижскую рвань
Мое имя наводит ужас,
Как заборная, громкая брань.
А вот и весной 1925 года Сергей Александрович пишет:
Никогда я не забуду ночи,
Ваш прищур, цилиндр мой и диван.
И как в вас телячьи пучил очи
Всем знакомый Ванька и Иван.
Никогда над жизнью не грустите,
У нее корявых много лап,
И меня, пожалуйста, простите
За ночной приблудный пьяный храп.
#МосковскиеЗаписки видели много фотографий Сергея Александровича — и в котелке, и в шляпе, и в кепке. Но вот Есенина в цилиндре не видели ни разу. Быть может, вам попадался такой снимок? Поделитесь, будьте добры.
