«Припоминаю разговор… по поводу подмосковных. Он (цесаревич Александр Александрович) расспрашивал о Кускове и об Останкине и говорил об Ильинском. Меня удивило, с каким несочувствием он говорил тогда об Ильинском. Ему возражали, что местность там всё-таки красивая, но он продолжал своё. «И зачем было покупать Ильинское? — говорил он, — и класть в него столько денег?» Но тут же пояснял он свою мысль, что лучше было бы заняться заброшенным Коломенским и восстановить этот исторический памятник, и что можно было бы из него сделать. Мысль эта мне особенно была дорога и не раз напоминал я ему об этом, и он всякий раз жалел о запущении Коломенского. Помнил я этот разговор и был уверен, что в будущем возобновится Коломенское, теперь же уже теряю всякую надежду. Почему оно не состоялось? Вопрос сложнее, чем он может казаться, и может завести слишком далеко. В первые годы я вообще замечал у него некоторое предубеждение против подмосковных, с точки зрения доходности имений. Отчасти объяснял я себе это отражением Графа Воронцова, недавно продавшего своё родовое Измайловское, бронницкое Марьино. Настоящие же причины продажи Марьина были совершенно личного свойства, и их нельзя было обобщать. К разговору же о подмосковных не раз возвращались, я всегда старался оный поддерживать.
Однажды на манёврах около Елизаветина (имение Княгини Е.Э.Трубецкой) в свободное время отправились ловить рыбу. В тех местах чудные ручьи. Явился какой-то местный помещик (кажется, Чикин), большой рыболов, и указал нам на хорошие места. Цесаревич восхищался лесом, озёрами, обилием ключевой воды и наслаждался в затишье какого-то хутора, вечер был прекрасный. Мы долго сидели у воды на пристани под деревянным навесом. Разговор опять перешёл к подмосковным. Тут был князь П.Д.Волконский, который говорил о своём Суханове. Цесаревич вспоминал об Останкине и всегда с тем же чувством удовольствия. Он помнил залу театра, обставленную растениями, померанцевыми деревьями, говорил, как любовались они ананасами, которые составляли запретный плод и количество которых их удивляло. На большой лестнице Останкинского дома стояли чудные канделябры работы Clodion, и Цесаревич справлялся не раз, целы ли они. Впрочем, он признавался, что недостаточно знаком с подмосковными.
Время значительно изменило его взгляд. Зато никогда не менялось чувство его к Москве. Он любил Москву, как не любил её никто из царей XIX века! Всё в ней было ему дорого, но он скорбел, что никогда ему не приходилось «спокойно» жить в Москве, без торопливости и суеты, без приёмов и вечного представительства. Он дорожил другою Москвой — не парадною, не официальною, и этой Москвы ему не давали. Императрица Мария Александровна всячески стремилась к ней, признавая её значение, но Император Александр II был совершенно чужд Москвы. Он даже не любил, когда ему напоминали, что он в ней родился, и никогда не чувствовал себя в ней дома…. Расчёт Императора Николая не удался, хотя он и понимал значение Москвы лучше, чем Царь «Освободитель», но всё же не мог он отделаться от иноземного влияния и оттенка. Вот этот-то оттенок совершенно отсутствовал в Александре III и в этом заслуга его Матери. Да и натура его была чисто русская, без малейшей примеси, как и вкусы его и привычки… Сколько раз уже по воцарении слышал я от него, что его желание — пожить в Москве, провести в ней Страстную неделю, поговеть и встретить Пасху в Кремле!»
Гр.Шереметев С.Д. Мемуары.
————
Иллюстрации: старинные фотографии некоторых из упоминаемых в публикации подмосковных.
