Скупые строки лальского летописца И. Пономарева повествуют, что в 1729 году епископом Лаврентием Горкой была дана грамота на построение каменной церкви «в Покровском приходе на реке Лузе». Тут же названы заказчики — лальские купцы Семен и Максим Пестовские. Под 1740 годом сообщается об освящении нижнего теплого храма Трех Святителей, а под 1750-м годом — и верхнего, холодного во имя Покрова Божией Матери.
Сведений о строителях и обстоятельствах сооружения пока не найдено. А ведь они могли бы объяснить феномен памятника, который один стоит целого ансамбля. В Великоустюжском филиале госархива Вологодской области удалось обнаружить только договор на роспись верхнего храма у паперти с устюжскими мещанами Андрнаном Протопоповым и псаломщиком Успенского собора Семеном Поповым. Проработав на Лузе «два лета», они, как жаловались заказчики, «работы не окончили и теперь уже по третий год не приехали да, может, и впредь быть не намерены».
Нельзя сказать, что Покровская церковь вовсе не имеет аналогов. Сам тип двухэтажного культового здания со ступенчатым построением алтарной части, при котором храмовое помещение нижнего этажа находится под апсидой верхнего, появился в Великом Устюге ранее. Для этого региона характерно и завершение храмов малыми ярусными восьмериками — именно отсюда оно пришло на Вятку. Однако многие композиционные черты Покровской церкви индивидуальны. Во-первых, сочетание нижнего алтаря из двух полукружий с верхним пятигранным. Во-вторых, местоположение колокольни. Первоначально она, быть может, даже не предусматривалась. На это указывает западный фасад. Его великолепная декорация — где еще этот фасад так решался! — в случае пристройки оказалась бы заслоненной. Лишь ближе к концу VIII века колокольня была все же возведена, но прикомпонована к северо-западному углу здания через соединительный притвор. В основании колокольни и притвора — лестница на второй этаж. До этого туда вели, очевидно, высокие деревянные крыльца, примыкавшие к обеим сторонам трапезной: на ее стенах сохранились порталы. И, в-третьих, пропорции, особенно храмового завершения. Основной восьмерик не только крупнее, но и удлиненнее, чем в любом другом однотипном памятнике — потому и его взлет, продолженный еще двумя восьмериками, столь динамичен. Видимо, чтобы не спорить с верхом храма, и колокольню намеренно занизили.
Сложное впечатление производит и фасадное убранство Покровской церкви. С одной стороны, ко многим его слагаемым нетрудно подобрать параллели в лальском Воскресенском соборе, о связи которого с Введенским в Сольвычегодске уже говорилось. Нам знакомы капители в виде валиков, ордерные наличники с колонками, витыми или обработанными «под резьбу», тяжеловатые разорванные фронтончики и т. п. В наличниках нижнего алтаря употреблены и гшлястрочки, суживающиеся книзу. Есть на фасадах и популярные в Устюге бровки. Тем не менее все это «аранжировано» или прямо переосмыслено. Например, бровки, как правило, отрывающиеся от обрамления, здесь прикреплены к антаблементам окон. Исключительна пластика деталей. Пожалуй, нигде на Севере не встретить в XVIII столетии такой сочности и чисто дворцовой пышности.
Далее выясняется, что характер убранства местами уже перерастает «московское барокко» и отмечен влиянием столичной послепетровской архитектуры. Оно сказалось на окнах верхнего ряда — центральном наличнике, относительно плоском и наделенном выступами-«ушами», овальных проемах и вторящих им обрамлениях боковых окон. Где-нибудь в Петербурге мог быть и фронтон-сандрик, какой помещен над старозаветным «узорчатым» порталом трапезной второго этажа. Но и дошедшее до Лузы с берегов Невы воспринято самобытно. Хотя выведенные под верхними окнами картуши сродни барочной лепнине, их рисунок, комбинация уступчатых прямоугольников и еще что-то вроде коринфской капители с «гребнем», заключенное между розетками, отнюдь не подражателен. Перед нами та же прихотливая выдумка народных мастеров, только на новой основе.
Всем этим Покровская церковь блестяще соединяет формы строгановских построек, устюжской школы зодчества и ее лальского ареала, а также отдельные столичные формы. Равного ей нет ни в Устюге, ни в Лальске. Без преувеличения, для российского Севера XVIII века это такой же шедевр, каким для Древней Руси является храм Покрова на Нерли. Недопустимо и дальше оставлять «Покров на Лузе» в бедственном состоянии, грозящем полным разрушением. При всех издержках восстановление храма, способного и в глуши привлекать паломников, оправдает себя и сохранит одну из ярчайших страниц северной каменной летописи.
