В класс к Павлу Чистякову. Великий учитель и его блестящие ученики в воспоминаниях художников
Серов, Суриков, Врубель, Васнецов, Репин, Поленов, Савинский, Борисов-Мусатов, Грабарь — знаменитые чистяковцы, в разное время прошедшие жесткую школу Павла Петровича. Фразы учителя, ставшие афоризмами, ученические работы авторов будущих шедевров, их воспоминания — все это показывает образ учителя настолько неординарного, что хочется самому записаться в «чистяковский класс». Хотя бы заочно!
Его систему воспитания ласковой не назовешь, но высшая похвала педагогу — это и восторженные воспоминания его воспитанников, и их изумительные работы. Как наставник Чистяков смог раскрыть своеобразие таланта каждого ученика согласно его дарованию — таково было его призвание.
«Желал бы называться Вашим сыном по духу» — писал В. Васнецов в письме своему любимому учителю. Своим нестандартным взглядом на методику преподавания, — а в Академии они считались незыблемыми, — и своими взглядами на искусство Чистяков вызвал неудовольствие руководства, поэтому членом Академического совета он стал только в 1892 году. Прохладные отношения с начальством нисколько не волновали молодого педагога, он спешил в классы, всегда переполненные на его занятиях.
Павел Петрович пытался научить, насколько в искусстве важно знать его законы, что первооснова принадлежит рисунку, и тому что для художника нет недостойной и легкой задачи, «что в искусстве все одинаково трудно, все одинаково интересно, важно и увлекательно». Грабарь оставил нам любопытные воспоминания о том, как Чистяков встречал «новеньких»:
«Придя в мастерскую, новенький в восторженном настроении садился перед моделью и начинал ее рисовать, а иногда и прямо писать. Являлся Чистяков, и, когда очередь доходила до него, учитель принимался разбирать каждый миллиметр начатого этюда, причем свою уничтожающую критику сопровождал такими прибаутками, словечками, усмешками и гримасами, что бедняка бросало в холодный пот и он готов был провалиться от стыда и конфуза в преисподнюю. В заключение Чистяков рекомендовал бросить пока и думать о живописи и ограничиться одним рисованием, да притом не с живой натуры, которой ему все равно не осилить, и даже не с гипсов, а „с азов“. Он бросал перед ним на табуретку карандаш и говорил: „Нарисуйте вот карандашик, оно не легче натурщика будет, а пользы от него много больше…“ На следующий вечер снова являлся Чистяков, в течение десяти минут ухитрявшийся доказать „новенькому“ воочию, что он не умеет нарисовать и простого карандаша. „Нет, — говорил он ему, — карандашик-то для вас еще трудненек, надо что-нибудь попроще поставить“. И ставил детский кубик».
«Чтобы найти себя, будьте искренни. Покрепче стучитесь в дно души своей — там чудный родник, в нем таится творчество»
П.П. Чистяков.
«Рисунок, если можно поставить так вопрос, — это мужская часть, мужчина. Живопись — женщина. Всё мужественное, твердое, устойчивое, благородное в искусстве выражается рисунком. Всё нежное, ласкающее глаз, нервы, всё, на первое впечатление сильно нравящееся, выражает собою живопись» — Чистяков.
«Русская тройка» – Репин, Поленов и Суриков.
Чистяков настолько интересно преподносил свои взгляды на искусство, что к нему приходили учиться уже такие маститые мастера, как Репин и Поленов. О занятиях с Чистяковым Репин вспоминал: «У Поленова мы устроили рисовальный класс и были до потери всех прежних понятий наших об искусстве удивлены, очарованы и наполнены новыми откровениями Чистякова, с совершенно новой стороны подходившего к искусству». Занятия продолжались не больше года, но и Репин, и Поленов всегда считали себя учениками именно Чистякова.
«Он — наш общий и единственный учитель», — не раз говаривал Репин. И Чистяков горд был тем, что одними из первых его учеников были Репин и Поленов. Много лет спустя он писал: «Поленов, Репин по окончании курса в Академии брали у меня уроки рисования. То есть учились рисовать ухо гипсовое и голову Аполлона. Стало быть, учитель я неплохой, если с золотыми медалями ученики берут уроки рисования с уха и головы, да надо же было сказать новое в азбуке людям, так развитым уже во всем».
Впервые Поленов встретился с Чистяковым, когда тот еще сам учился в Академии. Родители Поленова пригласили его давать уроки детям — Василию и Елене, заметив у них склонность к рисованию.
Впоследствии, когда Поленов жил пенсионером в Италии и Франции, он вел постоянную переписку с учителем. Чистяков давал советы и делился новостями Академии: «Есть здесь некто ученик Суриков, довольно редкий экземпляр, пишет на первую золотую медаль. В шапку даст со временем ближним. Я радуюсь за него. Вы, Репин и он — русская тройка…».
А между тем, отношение к любимчикам было таким же строгим, как и ко всем ученикам. Всю жизнь потом Суриков любил повторять услышанное от учителя: «Будет просто, как попишешь раз со сто!». И под строгим взором Чистякова Суриков старался преодолеть академические штампы в исторической картине. Самого Чистякова всегда привлекали исторические темы, его дипломная работа «Великая княгиня София Витовтовна на свадьбе в. к. Василия II Темного» в 1861 году принесла золотую медаль и право на заграничную командировку.
Васнецов
Любопытное свидетельство отношений между Чистяковым и Васнецовым оставил В.Стасов. Их знакомство произошло в 1870 году, когда Чистяков вернулся из пенсионерской поездки (в то время Васнецов уже два года учился в Академии). Чистяков сразу же отправился в Академию смотреть программные эскизы — будущие академические работы учеников: «Чистяков начал жадно их просматривать: он хорошо знал, что в «программе» живо сказывается художественный почерк, техническое уменье воспитанника. А Чистяков ничем так не интересовался, как состоянием художественной школы в России и ее ближайшим будущим.
— Здорово!.. Здорово!.. — восторженно приговаривал этот темпераментный человек, останавливаясь то у одного, то у другого эскиза. Нет, положительно здорово, сколько жизни и наблюдательности! В мое время так не делали!!!
Особенно долго стоял Чистяков у одной работы — «Княжеская иконописная мастерская». — Это был, — вспоминал Стасов, — большой рисунок карандашом, что-то совершенно особенное и самостоятельное, а главное — национальное, совершенно не похожее на обыкновенные академические программы. Спрашивает: чья эта работа? Говорят: Васнецова. Он еще такой фамилии не слыхал. Это был кто-то совсем новый для него… «.
Чистяков попросил профессоров познакомить его с Васнецовым и при первой встрече очаровал его полностью, он так восхищался его работой: «Как он мог передать немое восхищение князя иконой… так уловить трепет и дыхание той эпохи, воскресить жизнь седого Киева… выразить животворный светочь бессмертного искусства, горевший еще в те времена?». Васнецов не знал, что и ответить. Он только стоял, благодарно тронутый этой сердечной теплотой, этим вниманием, никогда еще никем не проявленным так глубоко. Он и сам не ведал, что в его композиции столько достоинств».
Правда, Чистяков заметил, что рисунок у него хромает, умение передать фактуру вещи — слабовато, и дал совет: «Принимайтесь-ка за форму». Преодолевая застенчивость, Васнецов приходил к Чистякову, как с старшему брату — его доброжелательное отношение вызывало доверие, а часы занятий приносили столько удовольствия… Наставник изучал его работы, приговаривая: «Если художник пишет, например, голову в профиль, то должен делать так, чтобы чувствовались и невидимые ее части».
«Павел Петрович был враг шаблона, — вспоминал Васнецов. — Он никогда не держался единой для всех программы. Наоборот, он каждому отдельно умел указать дорогу к дальнейшему индивидуальному развитию. Он был посредником между натурой и учеником, ничего не навязывая, и каждый, уразумевший его взгляд, чувствовал под ногами прочную почву».
