«БЫВШИЕ» (ч.3)
Свою старшую дочь князь Юрий Дмитриевич Урусов назвал в честь жены Евдокии Евгеньевны, в девичестве графини Салиас-де-Турнемир. Но девочку все звали Эда. Это сокращённое имя осталось с ней на всю жизнь.
С раннего детства у Эды были творческие наклонности. Она увлечённо занималась пением, верховой ездой, училась в частной танцевальной школе Маргариты Зелениной дочери Марии Ермоловой. Ещё до окончания средней школы она выдержала вступительные экзамены в студию Художественного театра. Ей, классовому врагу, сочувствовала и оказывала поддержку жена Евгения Багратионовича Вахтангова — Надежда Михайловна Вахтангова.
После Революции княжна Эда Урусова училась в институте благородных девиц, который был спрятан за стенами древнего Николо-Угрешского монастыря. Такое образование никак не соответствовала советским стандартам.
В 1925 году Урусова поступила в студию Ермоловой при Малом театре, по окончании которой в 1928 году стала актрисой Московского театра имени Ермоловой. Играя в театре, она не отказывалась от ролей в немом кино. Тогда же Евдокия Юрьевна вышла замуж за Михаила Семёновича Унковского, внука адмирала Ивана Семёновича Унковского, кругосветного мореплавателя, командира знаменитого фрегата «Паллада» и двоюродного брата мужа её младшей сестры Елены. В браке родился сын Юрий, у которого был врождённый дефект «заячья губа». В первые шесть лет жизни ребёнку сделали три операции.
18 марта 1938 года, вскоре после завершения последнего открытого процесса по делу «антисоветского правотроцкистского блока» Бухарина, Рыкова и др. были арестованы шесть ведущих актеров театра им. Ермоловой. Среди них был муж Эды Юрьевны Михаил Унковский. К тому времени уже умер в лагере её отец, была расстреляна родная сестра, но она продолжала работать в театре и даже проходила кинопробы у Эйзенштейна. Один хороший знакомый, которому было известно действительное положение дел, сказал ей, что она должна все бросить, забрать сына и уехать подальше в провинцию. Не послушалась.
Летом 1938 года их труппа собралась на гастроли в Ленинград, и прямо на вокзале около вагона «Красной стрелы» актрису арестовали, обвинив в связях с фашистами. Сама она тогда даже плохо представляла, что такое фашизм, и никак не могла понять, в чем заключается ее преступление. Лишь годы спустя Урусова узнала, что тогда на нее написали донос коллеги по театру. И только при получении документов о реабилитации через много лет ей стало известно о том, что уже на третий день после ее ареста было принято постановление осудить ее за контрреволюционную деятельность и приговорить к 10 годам заключения в исправительно-трудовых лагерях. Опекуном сына разрешили стать родному брату князю Кириллу Юрьевичу Урусову.
В эшелоне вперемешку везли политических и уголовных заключенных. Отъявленные уголовницы начали грабить политических, подошли к Евдокии Юрьевне. Та одним ударом разбила окно и схватила кусок стекла – приблизиться к ней никто не посмел.
Сначала она работала на лесоповале на Колыме, затем несколько лет содержалась в Буренинском пункте Дальневосточного исправительно-трудового лагеря, где успела поработать в топографическом отряде, играла в лагерном театре, была дояркой, счетоводом. Из-за постоянного голода у нее открылась язва. Однажды ее спас тюремный врач: вырезал здоровый аппендикс, чтобы Урусову не отправили в другое место ссылки.
Она не раз подавала прошение о досрочном освобождении, но ей отказывали на основании отрицательной характеристики из Театра имени Ермоловой.
Об этом времени Эда Юрьевна позже вспоминала:
«Это были самые тяжелые дни в моей жизни. Все время болело сердце, происходящее казалось каким-то ужасным кошмаром… Мне сразу разъяснили, что работа зимой на лесоповале для непривычного человека – это гибель. Свалишься на третий день, и тогда конец. Лес валили привыкшие к физической работе молодые здоровые девушки, в основном из семей раскулаченных. Остальная масса уголовных сидела у костров и не работала. Охранник, один солдат на весь отряд, даже и не пытался их заставлять. Я сидела вместе с ними. На ногах у нас были матерчатые чуни, которые постоянно промокали. Мы придвигались как можно ближе к костру, стараясь вобрать в себя все идущее от него тепло, чтобы согреться. Конечно, я читала стихи, благо знала их бесчисленное множество, о чем-то рассказывала, что-то показывала. Охранник тоже подсаживался поближе к нам. В общем, я снова как бы выступала перед благодарными слушателями, и это согревало душу»
В 1942 году она получила известие о смерти мужа: по воспоминаниям знакомых, Михаил Семёнович в лагере отморозил ноги. Одну ампутировали в антисанитарных условиях. Вероятно развился сепсис.
Актрису выпустили летом 1947 года. Некоторое время она продолжала работать по вольному найму в концертной бригаде Постройкома Ургальского строительства лагеря №4 НКВД СССР. В 1948 году приехала в Москву вместе со своим другом по лагерю Александром Ивановичем Блохиным, отбывавшим наказание как «социально вредный элемент», сыном танцовщика, солиста Большого театра Ивана Фёдоровича Блохина и хореографа, заслуженного деятеля искусств РСФСР Марии Львовны Клементьевой, впоследствии ставшего мужем. Жить им разрешили в городе Александрове, в Москву наведывались наездами. Работу удалось найти в Угличском драматическом театре. Это уже было счастье. На зимние каникулы приехал сын, закончивший 10-й класс.
Но весной 1949 года было принято решение — зачистить центральные области от нежелательного элемента. Последовали аресты всех отбывших 10-летние сроки по 58-й статье. Евдокия Юрьевна была вновь арестована — прямо на сцене, во время спектакля, в легком платье и белых туфлях, и помещена в Ярославскую тюрьму. Приговор — бессрочная ссылка в Красноярский край.
«Я попала в село Тасеево Красноярского края, неподалеку от деревни, где была Наталья Сац. Молодых посылали на лесоповал, а нас, постарше, на работу не гоняли, но не давали ни еды, ни одежды, ничего; только два рубля на телеграмму родным, чтобы они помогли. Фактически мы были обречены на вымирание… Это была страшная зима. Было тяжелее, чем в лагере на лесоповале. Ссыльные жили небольшими группами по крестьянским избам. Спасала солидарность и взаимовыручка. Каждый делился, чем мог. На улицу выходили поочередно. Собирали со всех теплую одежду, и была одна пара валенок на всех»
Вскоре к ней приехал муж. Весной 1950 года, узнав об её бедственном положении, актёры Норильского театра устроили ей вызов в Норильск. Там с ней работали, попавшие в эти же места, Иннокентий Смоктуновский и Георгий Жжёнов. Во время пребывания в лагерях актриса со своими коллегами организовывала театры, выступала в Хабаровске, Комсомольске-на-Амуре.
В 1955 году Евдокию Юрьевну Урусову полностью реабилитировали, выдав чистый паспорт. Она вернулась в Москву с открытой язвой желудка, в крайней степени дистрофии, с полностью выпавшими от цинги зубами и была сразу госпитализирована в институт им.Склифосовского. После выписки подала заявление о приеме в театр.
«В театре меня, конечно, никто не ждал. Мои года уже приближались к 50-ти, а таких актрис там и без меня хватало. Чтобы восстановиться в театре, пришлось обращаться в Министерство культуры РСФСР. По закону о реабилитации меня обязаны были восстановить. После указания из министерства меня в театр приняли, но ролей никаких не давали, и я сидела без работы. Мне даже понизили ставку с высшей, которая была у меня до ареста.
И вдруг меня назначают на роль в пьесе „Преступление и наказание“ по Достоевскому, которую ставил прекрасный режиссер Петр Павлович Васильев. Роль Луизы Карловны — очень хорошая, мне вполне удалась. Остался доволен и главный режиссер Андрей Михайлович Лобанов. За ней последовали и другие роли. И все успешнее и успешнее…»
Театр выделил отдельную квартиру. Муж работал руководителем коллектива художественной самодеятельности, сын — инженером-кораблестроителем.
Такую её и запомнил зритель в театре и в кино: тёщу Воробьянинова в «12 стульев» Л.Гайдая, Анну Семеновну в телеспектакле «Месяц в деревне», Веру Фабиановну Чарскую в «Ларец Марии Медичи», Агнессу Ивановну в «Курьер»…
Актриса Татьяна Говорова: «Однажды я задала ей вопрос о ссылке, однако, Эда Юрьевна тактично увела разговор в другое русло. Но не была грустной и отстраненной от всех. Помню, однажды на банкете выпили, и она так по-хулигански затянула декадентский романс: «Я ехала пьяная, немного грустная…» Полузакрытые глаза, этот ее бас. Очарование! За ней часто приходил в театр сын, чтобы отвести домой – ноги были совсем больные. Но она никогда не просила о помощи и не жаловалась. Когда в театре сдавали на праздники какие-то копейки, она всегда давала больше всех – рубль!»
Режиссёр Карен Шахназаров: «Она необыкновенная актриса – острая, характерная. И самое главное, я очень хорошо помню, что у публики в зале всегда была сумасшедшая реакция на нее, хотя она играла роли второго плана. В работе – дисциплинированная, малоэмоциональная, но очень глубокая. В общении с ней чувствовалось такое мощное прошлое!»
Актриса Оксана Мысина: «Я снималась с Эдой Юрьевной в фильме «Письма Асперна». Она была остра на язык, такая ироничная, с невероятным шармом. И хотя ей было тогда уже 86 лет, я не чувствовала разницы в возрасте. Она никогда не позволяла себе высокомерия. Урусова обладала таким тембром голоса, будто ты в Венеции слушаешь волны, бьющиеся о стены домов. Она была способна гипнотизировать публику в самом хорошем смысле – люди будто попадали в другую реальность»
Евдокия (Эда) Юрьевна Урусова: «В моей жизни было много счастливых случаев и людей, которые меня спасли от худшего. И именно это я вспоминаю! Тому, что осталась жить, я обязана своей профессии и людям, которые меня окружали»
