Богатые бедные: сколько стоили русские художники в XIX веке
Герой повести Гоголя «Портрет» художник Чартков жил в бедности. «Иногда становилось ему досадно, когда он видел, как заезжий живописец, француз или немец… производил всеобщий шум и скапливал себе вмиг денежный капитал. Это приходило к нему на ум… когда не на что было купить кистей и красок, когда неотвязчивый хозяин приходил раз по десяти на день требовать платы за квартиру».
В действительности в XIX веке в России кисти и краски могли покупать даже очень бедные художники. Если не хватало денег на расходные материалы (а стало быть, и пропадала возможность зарабатывать своим ремеслом), это была уже не бедность, а крайняя нищета.
Константин Коровин вспоминал, как он был удивлен, не найдя у своего учителя Евграфа Сорокина красок, нужных для пейзажа. Сорокин, специалист по исторической живописи, пожаловался талантливому ученику, что у него не выходит пейзаж в картине, и попросил Коровина помочь. «Я искал в ящике краски, — пишет Коровин. — Вижу — “терр де сьенн” (темно-коричневая. — Е.А.), охры, “кость” и синяя прусская, а где же кадмиум?
— Что? — спросил он.
— Кадмиум, краплак, индийская, кобальт.
— Этих красок у меня нет, — говорит Сорокин. — Вот синяя берлинская лазурь — я этим пишу.
— Нет, — говорю я, — это не годится. Тут краски говорят в природе. Охрой это не сделать». Было это в конце 1870-х — начале 1880-х годов, когда Коровин учился в Московском училище живописи и был по-настоящему бедным. «…Мне пришлось сильно нуждаться… Помню, однажды при окончании года у меня что-то осталось денег пятнадцать рублей, а у Левитана — двадцать. Мы прожили на эти деньги все лето и работали [на этюдах] неустанно, были веселы, счастливы и беззаботны». И все же, несмотря на свою бедность, и Коровин, и Левитан покупали себе хорошие краски, как и такой же бедный Репин, в 1863 году приехавший в Петербург поступать в Академию художеств из заштатного Чугуева (Харьковской губернии), имея в кармане 47 рублей бог весть на какое время: «Мой хлеб стоил три копейки, а чай — шестьдесят копеек за фунт… “Вот ведь чем можно питаться”, — подумал я… Страх мой перед возможностью голодной смерти отходил». Но и перед опасностью голодной смерти Репин, сняв за пять с половиной рублей в месяц комнату в мансарде на Васильевском острове, отправился покупать краски: «Они были отделаны в таких чистых тюбиках с винтиками и стоили так дорого, что я едва-едва начал расходовать их, скупо, только по крайней необходимости, когда мои краски, которых я сам себе натер в дорогу, окончательно были выдавлены из пузырьков, затыкавшихся гвоздиками». Репин по дороге из Чугуева в Санкт-Петербург подрядился писать образа для глухой сельской церкви, каждый образ заканчивал за один день, работая прямо на лесах, с шести утра до девяти вечера, и получал за каждый пять рублей (то есть столько, сколько он платил в месяц за комнату в Петербурге). А ведь тогда он был никому не известным 19-летним провинциалом.
Когда в 1863 году 14 художников со скандалом ушли из Академии художеств, отказавшись от конкурса на золотую медаль, потому что им не дали права свободного выбора сюжетов конкурсных картин, они основали первое в России независимое художественное объединение — Артель художников, работавшую по принципу бытовой коммуны наподобие той, что описана в романе Чернышевского «Что делать?» В объявлении в газете «Санкт-Петербургские ведомости», рекламирующем деятельность артели, перечислено множество статей дохода тогдашнего профессионального художника средней руки: «…художники имеют честь довести до сведения публики, что они принимают для исполнения художественные заказы, как то: образа, иконостасы, стенную живопись, копии с картин, фотографий и дагерротипных портретов в различную величину, портреты с натуры масляными красками, акварелью, пастелью, карандашом, сочинение рисунков и виньеток для изданий, журналов и альбомов, рисунки для изделий из серебра и бронзы… Кроме того, предлагают давать уроки рисования, живописи и скульптуры на дому или в своих мастерских» (среднее жалование учителя рисования в гимназии в 1864 году составляло 500 рублей в год, то есть примерно 42 рубля в месяц при пяти-шести уроках в неделю). При «коммунальном быте», принятом в артели (совместные мастерские, совместное исполнение заказов и т. п.), на жизнь у художника-артельщика уходило примерно 25 рублей в месяц, а заказы подворачивались прибыльные. Так, предводитель «бунта четырнадцати» и глава артели, вездесущий Иван Крамской упоминал в одном из писем, как он «вошел в соглашение с одним магазином на Кузнецком Мосту… и можно продавать портреты царские масляными красками и карандашом в натуральную величину за 75, 100 рублей и дороже». В другой раз, запросив 150 рублей за образ с серебряной ризой, художники управились за 60 рублей, остальное записали в прибыль. Когда в 1868 году артельщики решили устроить фотографическую мастерскую, она обошлась им вместе с фотокамерой и запасом принадлежностей в 150 рублей. Кстати, к тому времени Крамской, начинавший ретушером у фотографа и также приехавший в Петербург из глухой провинции (уездного Острогожска Воронежской губернии), просил за каждый исполненный им портрет 400 рублей (это было годовое жалованье мелкого чиновника вроде Акакия Акакиевича из гоголевской «Шинели»). К написанному им в 1871 году по заказу Павла Третьякова «Портрету Тараса Шевченко» (84х65 см) художник заказал раму стоимостью 35 рублей — очень дорогую. А в 1880-е каждый свой портрет Крамской оценивал уже в несколько тысяч.
Как свидетельствует Коровин, «Врубель мог жить месяц на 3 рубля, ел один хлеб с водой, но никогда ни у кого, кроме меня, не брал взаймы. Врубель много рисовал, делал акварели-фантазии, портреты и бросал их там, где рисовал». Можно представить, какой капитал мог бы со временем сделать на подобранных с пола буквально копеечных (в смысле себестоимости) врубелевских акварелях какой-нибудь дальновидный собиратель. Если на одном полюсе стереотипов — бедный и непризнанный художник, то на другом — богатый баловень судьбы, собеседник царей и сильных мира сего, окруженный почитателями, живущий в роскоши и не знающий отбоя от выгодных заказов. Заметим, кстати, что в некоторых случаях оба стереотипа мог воплощать один и тот же художник — например, «любимец моды легкокрылой» Орест Кипренский, в расцвете славы получавший аж по 13 тысяч рублей за портрет. Именно столько художнику было заплачено за портрет графа Шереметева, и при этом Кипренский считал, что это «по русским ценам довольно, а я, и кто знает дело, ценю сорок тысяч работу; т. е. так, как в Париже ценят вещи». (Замечу, что в 1824 году, когда был написан портрет, 13 тысяч стоили куда больше, чем после Крымской войны 1853–1856 годов, когда рубль так сильно упал, что Салтыков-Щедрин замечал: «То не беда, если в Европе за рубль полрубля дают, а то будет беда, когда за рубль станут давать в морду».) А по смерти художника его юная вдова с новорожденным ребенком вынуждена была, оставшись без средств, распродавать картины Кипренского и просить государя императора помочь ей с пенсионом. Высочайшее покровительство или заказ от двора дорогого стоили. Если в начале XX века непризнанный Врубель закладывал акварель за 10 рублей, то столетием раньше акварели поощряемого двором Федора Толстого оценивались по совсем другим меркам: за преподнесенный в дар императрице натюрморт с веткой смородины художник был одарен бриллиантовым перстнем стоимостью в 1500 рублей, позволившим ему снять хороший дом в Петербурге, а далее, как пишет дочь художника, государыня «потребовала его опять к себе и попросила нарисовать ей еще точно такую же смородину. Отец нарисовал, и за второй рисунок опять получил точно такой же перстень. И это было не раз, не два, а, по словам отца моего, он и счет потерял, сколько нарисовал “смородинок” Елисавете Алексеевне… Всякий раз, когда ей хотелось подарить кому-нибудь из своих заграничных высочайших родственников что-нибудь новое, изящное, она опять заказывала ему еще и еще смородину, и за каждую из них к отцу летели перстни… Часто папенька, рассказывая кому-нибудь про начало своей художественной карьеры, говаривал: ”Тяжело мне приходилось, да меня тогда моя смородинка выручала!.. Если бы не она, не знаю, как бы я вывернулся… Можно не шутя сказать, что целая семья питалась одной смородиной”». В какой мере в себестоимость искусства входят художественный авторитет, популярность, покровительство власть имущих? Ведь это все также измеряется в дензнаках и образует цену произведения.
