17 ноября о благотворительности.
С.А. Толстая — Л.Н. Толстому.
[В 1891 году в России разразился небывалый голод — сказались неурожай, засуха, отсутствие запасов зерна, запоздалая реакция правительства и т.д. Сначала власти отрицали наличие голода, цензура запрещала использование этого слова (и производных от него) в печати, но затем правительство уступило — наличие голода было признано. При этом власти делали всяческие препоны частной инициативе — частному сбору средств, организации столовых в голодающих деревнях, организации частной помощи голодающим. Люди, которые этим занимались, сразу попадали под подозрение в неблагонадежности.
Тем не менее Лев Николаевич Толстой c дочерьми и единомышленниками два последних месяца года провели в имении земского деятеля И.И. Раевского Бегичевка Данковского уезда Рязанской губернии, чтобы на месте организовать помощь крестьянам в тех краях. Сын Лев Львович поехал с той же целью в Самарскую губернию. Толстой с соратниками устраивали столовые для голодающих — выяснилось, что это самый эффективный способ помощи. Для этого закупались пшеница, горох, картофель и тд. А еще дрова и ткани, которые распределялись между крестьянами.
В идеале, “по-Божьи”, Толстой видел “одно решение, единственно истинное, это то, чтобы пойти служить голодающим одною своею жизнью, т. е. не пользуясь ни своими, ни чужими деньгами, стать ниже голодающих — иметь, есть меньше их и всё-таки служить им.” Но надо было закупать продовольствие, и Толстой пошел на компромисс: решил, “не боясь самому изгваздаться по уши в нечистоте, связанной с деньгами”, использовать деньги богатых “лжехристиан”. И в этом неоценимую помощь оказала находящаяся в Москве с младшими детьми Софья Андреевна Толстая.
Софье Андреевне пришлось очень нелегко — в Москве все младшие дети переболели инфлюэнцей, сама жена писателя здоровьем похвастаться тоже не могла: “Я всё время тогда хворала, у меня делались удушья и сильным сердцебиением, шла постоянно кровь то носом, то горлом, и нервы дошли до крайнего расстройства”. От Льва Николаевича приходили письма с описанием положения в деревнях, например: “Нынче, например, был в доме, где мать, внук 10 лет и мужик, все середь дня лежат на печи, а в комнате дух виден, и топить нечем.” В один прекрасный день Софья Андреевна вдруг, по наитию, написала эмоциональное письмо в газету с просьбой о помощи, письмо было напечатано, и — пошли так необходимые для дела деньги! И не только деньги, поступали такие пожертвования, как “20 пудов вермишели от купца Усова из Петербурга”. Эти средства сделали возможным устраивать в деревнях всё больше и больше столовых. По положению на середину января 1892 года Толстым было открыто 70 столовых, в которых ежедневно кормилось 4000 человек. Всего им было открыто более 200 разного типа столовых, ежедневно кормилось более 9000 человек.
Толстой презирал “приличную” благотворительность высшего общества, “господ, равнодушных к народу и прикрывающих это равнодушие лицемерной маской заботы о «меньшом брате»”, людей, эксплуатирующих бедные слои населения, но при этом делающих “шоу” из своей формальной помощи беднякам. В своем письме от 17 декабря Софья Андреевна, побывав на таком светском мероприятии — благотворительном базаре, рассказывает Льву Николаевичу об антиподах Толстым в деле помощи голодающим…]
“Вчера я совсем с ума сошла: поехала утром на базар; заехала в карете, с лакеем, Марья Петровна Фет [жена поэта], уговорила и повезла Андрюшу и меня. Вот сумбур-то — этот базар! Миша предпочел ехать с Monsieur на каток и, конечно, выиграл. На базаре народу — это ужас! Плечо с плечом стиснутая толпа, двигается едва по фуае Большого театра, где разукрашенные столы, палатки и всевозможные безделушки и товары, начиная с валенок, рукавиц, — кончая шампанским, куклами, книгами, мелочами, — торгуют аристократки светские и купеческие: графиня Кёллер, m-me Костанда, Капнист, Трубецкая, Голицына, Глебова, Истомина, Стрекалова, Ермолова, Боткины, Алексеевы и пр., и пр., все с барышнями, молодыми людьми и детьми. Палатки — то в виде раковины в морской пене (шампанское), то китайский зонт, то всё черное с красным, то цветочный павильон, — так дико, что всё это для тех несчастных, которые забились на печке. Когда я прочла про этих, меня заинтересовало ужасно, «что именно думают и чувствуют эти люди на печке, в холоде, не евши, похоронив трех тифозных» и т. д. Ведь за все эти несчастия они должны были бы проклясть и судьбу, и бога; или если не проклясть, — то усумниться во всем на свете, и, главное, в добре. Потому я верю, что радостно было одеть детей и раздать платья, вещи и пищу, чтоб хоть в ком-нибудь пробудить это добро. — Я хотела уехать с базара тотчас же, но я зависила от Марьи Петровны и потеряла в толпе Андрюшу, ушедшего с Северцовым. Марья Петровна, как попала в палатку своих купчих в бриллиантах, всех очень любезных и милых, так ей и не захотелось уезжать. А я села в большой зале около музыканта Преображенского полка (остальные ушли обедать), там было прохладнее, и с ним разговаривала. Потом, когда пошла искать Андрюшу, меня на расхват стали зазывать: гр. Кёллер, Катя Салтыкова, Маша Ермолова, которая прямо принялась меня целовать, гр. Капнист, m-me Костанда, с которой меня познакомила торговавшая у нее Салтыкова, — Боткины… и все угощают: кто тартинками, кто чаем, конфетами, фруктами, зовут посидеть, отдохнуть. Я не зашла ни к кому, чтоб не быть нелюбезной к кому бы то ни было и уговорила Марью Петровну уехать. <…> Вообще знакомых так много, что я и не ожидала.
<…> У нас туман и оттепель. Инфлуенца стала немного слабей, но ходят слухи, что люди всё впадают в НОНУ (летаргию) — это свойство инфлуенцы, и теперь боятся хоронить. Одну девушку две недели не хоронили. А у нашей артельщицы отец в гробу на вторые сутки очнулся, это уж факт. Мать подошла к гробу, а он слабым голосом что-то сказал. Так и очнулся. —
Вот сколько всего наболтала. Прощайте, мои милые, обо мне не тревожьтесь, я привыкла с собой ладить, а теперь бром поможет. Пишу всю правду. Только бы вас бог хранил! Погода очень гнилая. Питайтесь лучше и не студитесь, и не утомляйтесь слишком. Очень всех вас, тружеников, крепко целую и люблю, и всё-таки жду к Новому году. Илюшу поцелуйте, молодец, что приехал.
С. Толстая.
Адрес для телеграммы вам, если я хворать буду, я приколола к стенке и всем показала. Это для Таниного успокоения а я хворать не буду.” (17 декабря 1891 года, из Москвы в Бегичевку)
Благотворительный базар в пользу голодающих с участием знатных дам из великосветского общества, с выпиской полковой струнной музыки, с устройством лотереи аллегри был организован председателями Императорского Православного Палестинского Общества великим князем Сергеем Александровичем и его супругой великой княгиней Елизаветой Федоровной. Базар проходил 14-18 декабря 1891 года в фойе Большого театра.
Кстати, денег Толстые собрали более чем в полтора раза больше, чем базар.
Толстой считал, что он (и его жена) выполняет роль “посредника между богатыми и бедными”, роль “сомнительную”, вынужденную необходимостью “помогать людям тем, чего они требуют — голодающим пищей, а пищу нельзя иначе получить, как деньгами”. Еще Лев Николаевич образно говорил, что он “оказался распределителем той блевотины, которою рвёт богачей”. Толстой выполнял эту роль, находясь “в середине людей нуждающихся”. Софья Андреевна ту же роль исполняла в Москве, “в середине” богатых. Совместная деятельность сильно улучшила их отношения. Толстой писал, что у него “лет за 10” “не было такого сближения с женой, как теперь, а это важнее всего”.
Вы думаете Толстой получил благодарность от властей? Нет, он только поставил себя под подозрение в неблагонадежности, а после того, как “Московские ведомости” напечатали перевод отрывков из его опубликованной за рубежом статьи о голоде, в придворных кругах пошли разговоры о том, что Толстого надо выслать или посадить его в дом умалишенных — статью приравняли “к наиболее возмутительным революционным воззваниям”. Был еще проект заточения графа в тюрьму Суздальского монастыря. Правда, Александр III принял решение “оставить на этот раз без последствий”.
Лучше бы прислушались ко Льву Николаевичу — может и организатор благотворительного базара в. кн. Сергей Александрович не был бы убит бомбой эсера Каляева в 1905 году. А великая княгиня не была бы зверски убита в 1918-м…
Л.Н. Толстой со своими помощниками в Рязанской губернии проверяет списки голодающих. Бегичевка. 1892.
Л.Н. Толстой в окружении нуждающихся в помощи крестьян. Бегичевка. Зима 1891-1892 годов.
Организаторы благотворительного базара великий князь Сергей Александрович и великая княгиня Елизавета Федоровна (фотография 1892 года).
Стол великой княгини Елизаветы Федоровны на благотворительном базаре. 1903 год.
При подготовке материала была использована работа Р. Алтухова «Голод 1891 года по переписке Л.Н. Толстого с женой».
#история #19век #Романовы #ЛевТолстой #СофьяТолстая #благотворительность #Россия #голод #любовь #Бегичевка
