Архитектор Анатолий Подчекаев родился в Опочке, учился в Пскове, Варшаве и Риге. Из неполных 28 лет жизни, прошедших со дня получения им диплома инженера-архитектора и до его самого последнего дня, лишь первые 9 лет он был связан со Псковом и Псковской губернией, а остальные 19 пришлись на период его добровольно-вынужденной эмиграции. Изборск, Печоры, Тарту в разное время на разный срок становились местами его жительства, но изъездил он, похоже, всю северо-восточную половину Эстонии – от Лавров до Кохтла-Ярве, Тапа и Таллина. Только вот Псков и милая с детства Опочка стали отныне для него маняще недоступны, как мираж. Да, его эмиграция была добровольной: ведь именно по своей воле, а не по чьему-либо принуждению он вместе с родителями жены покинул Псков, когда в 1919 году к ставшему родным городу снова подступили части Красной Армии. Спешно уезжая вместе с обозами Псковского добровольческого корпуса и белоэстонскими войсками, они были уверены в своём скором и неизбежном возвращении к своим домам, к оставленным по разным причинам членам семей (как правило, уезжали мужчины, оставляя жён и детей). Для А.А. Подчекаева середина и конец 1920-х гг. были временем его наивысшей профессиональной востребованности, и количество зданий, построенных по его проектам в Эстонии, вероятно, превысило число его построек в дореволюционной России. Да, среди его новых творений больше не было столь же крупных объектов, как Мариинская гимназия в Пскове, но ни за один из них ему не за что было стыдиться. В одних он выступал в качестве архитектора (начальная школа и кирха Св. Петра в Печорах, школа и дом престарелых в Тарту), в других участвовал как соучредитель и один из руководителей строительной фирмы «Зубченков и Подчекаев» (ярчайший пример – построенное в содружестве с архитектором Фердинандом-Густавом Адоффом административное многофункциональное здание в Печорах, под крышей которого были объединены суд, почта, банк и многоквартирный дом). Бесконечно жаль здания и сооружения, построенные Подчекаевым в Тарту и разрушенные в 1944 году в результате бомбардировок и штурма города. Но здания, построенные в маленьких городках, в большинстве своём благополучно пережили войну.
Россия и Псков оставались в его сердце, не заслонённые ни горькими воспоминаниями о скитаниях первых месяцев эмиграции, ни печальными вестями об арестах и смертях близких людей, оставшихся по ту сторону границы. Если бы в 1919 он и многие другие псковские эмигранты предвидели, что их отъезд затянется на долгие-долгие годы, что вместо хорошо знакомой Лифляндской губернии они окажутся в некоей Эстонской Республике – как знать, не предпочли бы они остаться и до дна испить предназначенную чашу? Как бы хорошо ни шли дела фирмы «Зубченков и Подчекаев», Анатолий Алексеевич, как и большинство эмигрантов, видел, как постепенно таял мир прежнего российского Юрьева, как всё жёстче проявлял свой нрав эстонский Тарту. Всё более строгие требования к владению эстонским языком всё заметнее сужали для него сферу профессионального применения. Казалось, что совсем недавно Подчекаева, как наиболее авторитетного и образованного специалиста, просили занять должность городского архитектора. И вот, спустя всего четыре года, ему мягко советуют освободить это место для инженера эстонской национальности… На бытовом уровне Подчекаев эстонский язык почти освоил, но на шестом десятке изучать эстонскую архитектурно-строительную терминологию, чтобы выполнять проектную документацию и вести на ней делопроизводство – это уж, господа, позвольте!..
Новая семья (в 1927 году Анатолий Алексеевич женился на русской эмигрантке Елене Родионовой-Коробач, которую он в годы своего варшавского студенчества видел маленькой девочкой) и рождение долгожданных детей, казалось бы, знаменовали начало светлого периода его жизни. Однако, в начале 1930-х гг. пришла новая волна мягкого выдавливания русской интеллигенции из крепнущей эстонской экономики, во многом и созданной практически с нуля трудами русских инженеров. Уехал в Польшу старый товарищ Владимир Назимов, уехал в Париж многолетний соавтор Борис Крюммер… Этот националистический курс правительства как будто почувствовал некий авторитетный в Тарту присяжный поверенный Рютли, затеявший против Подчекаева многолетнюю судебную тяжбу по поводу качества и стоимости реконструкции своего дома, которую осуществляла фирма «Зубченков и Подчекаев». Третейский суд в итоге фактически признал правоту Подчекаева, но эта победа поистине стала Пирровой, практически разрушив строительный бизнес компаньонов и порядком опустошив их кошельки. Тогда же (возможно, как следствие тяжёлых переживаний) Подчекаев заболел раком. Дорогостоящее лечение поглотило остаток семейных накоплений (пришлось делать операцию в германской клинике), но не привело к выздоровлению. Хоронили Подчекаева 09 мая 1938 года, в день рождения его маленького сына. С тех пор майские праздники в семьях Ирины Анатольевны Калитс, ставшей впоследствии ведущим эндокринологом ЭССР, и доцента ЛИИЖТ Владимира Анатольевича Подчекаева навсегда окрасились оттенком светлой грусти об их отце, которого даже не успели толком запомнить…
Неизвестно, как бы сложилась дальнейшая судьба архитектора Подчекаева, если бы он дожил до 1940 г., когда Эстония стала частью СССР, и каток репрессий прошёлся по всей русской общине Тарту, давя без вины виноватых. Убеждённый монархист, он вряд ли вызвал бы сочувствие у следователей НКВД и, скорее всего, сгинул бы в одном из лагерей, как и его компаньоны братья Зубченковы. У каждого – свой крест, и Подчекаев с честью нёс его до конца, по мере сил украсив эту землю своими творениями.
