«В гимназические годы мы подражали стихам БАЛЬМОНТА и завидовали его «красивой жизни». И вот пришлось столкнуться с ним в Париже.
Представители старшего поколения, вероятно, помнят оригинальную наружность Бальмонта. Таким он оставался и до конца своих дней. Острая испанская бородка, длинные кудри до плеч, которые были некогда золотыми, а на чужбине поседели. Все так же носил он широкополую черную шляпу и высоко закидывал голову. Это был надменный и гордый поэт, не желавший признавать себя побежденным. Однако жизнь победила.
Один писатель рассказывал, как Бальмонт вступил однажды в каком-то ресторане в бурное объяснение с официантом. Официант толкнул его, и Бальмонт упал. Но, лежа на земле, он горестно взывал:
— На кого ты поднял руку? На поэта.
В ресторане смеялись, лакей был совершенно уверен в своем превосходстве, и тучный трактирщик негодовал по поводу скандала в его приличном заведении. И здесь поэт был побежден. Но не жизнью, а пошлостью.
Но это был поэт. Всю свою жизнь он писал и даже думал стихами, и даже проза его перемежается стихами. Правда, за рубежом он уже перепевал самого себя, и его стихи превратились в сплошные составные слова: златоструйный, сладкопевный, светозарный и что-то в этом роде, что ничего не говорит ни уму, ни сердцу. Однако до конца своих дней он сохранил престиж блистательного поэта.
Это был человек большой эрудиции и отличный лингвист. Бальмонт читал трудные книги и заглядывал в глубь веков. Гомера он читал по-гречески, Тацита — по-латыни, Сервантеса — по-испански, Гюго — по-французски, Шекспира — по-английски, Стриндберга — по-шведски. Бальмонт много переводил. Одна из его культурных заслуг — перевод на русский язык стихами «Рыцаря в барсовой шкуре», над которым он работал с 1912 года, а закончил только за рубежом. Но это стихи Бальмонта, а не Руставели, поскольку мы не можем судить о них, не зная грузинского языка.
Однажды мы возвращались с Бальмонтом с какого-то литературного собрания. Разговор шел о далеких временах, и когда я привел какое-то свидетельство из «Писцис-Софии», Бальмонт бросился меня обнимать: «Голубчик, вы читаете «Писцис-Софию»!» Есть такая апокрифическая книга на коптском языке, найденная сравнительно недавно в каком-то эфиопском монастыре и изданная во французском переводе. Видно было, что Бальмонту было приятно встретить на своем пути, где он был в полном одиночестве, еще одного случайного спутника. В наши дни кто станет забираться, кроме специалистов, в такие темные дали?
Почему-то запомнилась эта встреча с Бальмонтом. Разговор происходил на пустынной парижской улице, при слабом свете газового фонаря. Было за полночь. Окна в соседних домах по французскому обычаю были закрыты жалюзи. Это происходило где-то в Латинском квартале. Буржуа уже спали давным-давно, а вот Бальмонт в бессоннице бродил по Парижу, и я сам никогда не чувствовал себя так поэтом, как в те минуты».
Антонин Ладинский. Из «Парижских воспоминаний» (1950).
На фото: К. Д. Бальмонт (1867—1942).
Подготовка публикации: Зеленая лампа, 12.06.2022
