«Несчастье КУПРИНА заключалось в том, что он не мог писать по памяти, как Бунин, Шмелев, Зайцев или Ремизов. Куприн всегда должен был жить жизнью людей, о которых писал, – будь то балаклавские рыбаки или люди из «Ямы».
– Ничего никогда я не выдумывал, – говорил мне Куприн о методах своей работы. – Жил я с теми, о ком писал, впитывал их в себя, барахтался страстно в жизни. Потом все постепенно отстаивалось и нужно было только сесть за стол и взять в руки перо… А теперь что? Скука зеленая.
Это был черный день. Но бывали дни другие, спокойные, даже радостные. На широком, некрашеном столе появлялась бутылка вина и тарелка с медовыми пряниками из соседней русской лавочки. Александр Иванович разливал по стаканам и говорил с улыбкой, – он любил улыбаться и на лице его при этом появлялось какое-то детское выражение:
– Ну, поздороваемся!
Закусывали пряником, и сразу повеселевший Куприн начинал вспоминать прошлое. Рассказывал он охотно, не повышая голоса, скороговоркой:
– Первый гонорар, – нет, это, брат, не забудешь! Десять рублей прислали мне из журнала. Огромнейшая была тогда сумма… Я на эти деньги купил матери козловые ботинки, а на оставшийся рубль пошел в манеж и поскакал. Люблю лошадей!
С этим первым рассказом, который принес ему десять рублей гонорару, вышла большая неприятность. Куприн был тогда еще в юнкерском училище, и когда пришел номер с рассказом, юнкера вызвали к начальству.
– Куприн, ваш рассказ?
– Так точно!
– В карцер!
Так сказать, в назидание на будущее время: не печатайся без разрешения начальства!
Сидя в карцере, Куприн от скуки прочитал свой рассказ отставному солдату, старому училищному дядьке. Выслушал он внимательно и сказал юному автору, ждавшему комплиментов:
– Здорово написано, ваше благородие! А только понять ничего нельзя».
Андрей Седых. Из книги «Далекие, близкие».
На фото: А. И. Куприн (1870—1938). Франция. 1920—1930-е.
Подготовка публикации: Зеленая лампа, 19.05.2022
